Телефон работал превосходно: слышимость была такая, будто Диана находилась в миле отсюда. Я выложил ей все новости, рассказал о находке рукописей лорда Гленни, но, к сожалению, там ничего любопытного пока не нашлось. Я спросил, есть ли у нее для меня новости.– Немного. Пришло письмо от девушки, которая предлагает тебе жить с ней на Майами. И еще тебе пишет один мужчина, который просит тебя написатькнигу против компьютеров. И еще есть записка от человека по имени Кернер, который хочет с тобой увидеться, когда ты приедешь в следующий раз в Лондон.– Как, ты говоришь, его фамилия?– К-Е-Р-Н-Е-Р.Я вскричал:– А как его зовут?– Я не помню. Мне нужно посмотреть…– Да, пожалуйста.Через несколько минут она вернулась и прочла мне записку. Она была от Отто Кернера, человека, который был, по мнению четы Дункельман, депортирован из Англии. Он спокойно проживал в Уэст-Хэмпстеде. Он писал, что прочел мое письмо в «Таймс литерари сапплимент», и ему надо поговорить со мной об Эсмонде Донелли. Он оставил свой телефон.Когда она повесила трубку, я поспешил в гостиную, ликуя и размахивая листком с адресом и телефоном Кернера. Я чувствовал, что это большая победа – не такая уж значимая в том отношении, что я надеюсь получить от него какую-то важную информацию о Донелли, но этот успех свидетельствует о том, что боги на нашей стороне! Миллер искренне разделил нашу радость, он начал входить во вкус наших поисков материалов, связанных с Эсмондом Донелли. Он предложил мне: «А почему бы вам не позвонить ему прямо сейчас?» Мне не нужно было особой спешки, но все же я воспользовался его предложением, и пять минут спустя голос с ярко выраженным немецким акцентом сердечно говорил со мной по телефону:– Я рад приветствовать вас, мистер Сорм. Мне о многом нужно поговорить с вами.Я заметил:– Я виделся с Дункельманами в Лондоне два дня назад. Они мне сообщили, что вы вернулись в Германию.– Что?! Они говорят заведомую ложь! Вы не должны доверять им… Он – негодяй!Минут десять он распространялся о Дункельманах, часто переходя на немецкий язык. Он закончил тем, что посоветовал мне никогда не встречаться с ними. На это я мягко возразил, что мне показалось, будто они очень порядочные люди. Он закричал:– Что?! Порядочные люди?! Этот человек – убийца!– Вы уверены?– Да, он – убийца. Он женился на богатой девушке в Швейцарии и сварил ее тело в машине для приготовления клея. Сейчас он владелец клеевой фабрики. Он женился на девушке – хотя уже был женат – и через несколько недель после свадьбы она исчезла. Затем в лаборатории сделали анализ клея, выпускаемого на этой фабрике, и выяснилось, что он сделан из человеческих костей. Но ничего нельзя было доказать. Он получил три года тюрьмы за двоеженство.Эта история была такая отвратительная, что в нее нельзя было не поверить (в действительности же, как я позже узнал, Кернер не посвятил меня в наиболее ужасные детали этого преступления: оказывается, Клаус разрезал ее тело лезвием для бритья на мелкие кусочки и скармливал их пираньям в аквариуме). Я поговорил с Кернером еще несколько минут и обещал зайти к нему, когда буду возвращаться через Лондон в Ирландию. Он сказал:– Хорошо. Надеюсь, вы задержитесь в Лондоне на несколько дней. Мне многое нужно рассказать вам.Это звучало многообещающе. Я вернулся в гостиную и рассказал Анжеле потрясающую новость о Клаусе Дункельмане, и мы закончили вечер тем, что описали в деталях наш визит к Дункельманам хозяину и хозяйке. Мы, конечно, опустили то, что случилось после визита.Я так устал, что рано лег спать. Но на следующее утро я проснулся в семь часов. Накинув пальто, я сел на низкий табурет на чердаке и тщательно перебрал каждый сверток бумаги в сундуке, не пропуская даже отдельных листков и мелких клочков рукописей. Я внимательно просмотрел все содержимое архива Гленни. В таких поисках прошло полчаса, когда наконец я наткнулся на многообещающую находку – связку писем, перевязанную лентой, на конвертах адрес был написан аккуратным, круглым женским почерком: «Хорасу Гленни, эсквайру, Фердинандштрассе, 9, Геттинген». Это были письма Фионы Гатри к Хорасу Гленни, которые она посылала ему начиная с февраля 1767 года – месяц спустя после того, как он был близок к тому, чтобы совратить ее. Это были письма влюбленной девочки: более того, она чувствовала себя уже обрученной с ним. В письмах много сплетен и слухов о ее доме, о его сестре Мэри, о собаке, которую он ей подарил. Я нашел их слишком патетичными, чтобы читать, потому что в них она предстает обычной школьницей, встретившей свою первую любовь, позволившей своему возлюбленному определенные вольности, потому что она не в силах отказать ему ни в чем и верит, что он помнит о ней постоянно, так же, как она все время думает о нем. На одном письме я заметил приписку, сделанную рукой Мэри: «Я надеюсь, что девушки у вас все такие безобразные, как обезьяны». Хорас, вероятно, отвечал длинными посланиями, и с большим восторгом упоминал в них своего друга Эсмонда, так как Фиона пишет: «Я уверена, что ваш друг Эсмонд – хороший и (неразборчиво) студент, но я не могу разделить ваших восторгов по его поводу, так как никогда не встречалась с ним… Я бы хотела побольше узнать о вашей собственной жизни». По-видимому, Хорас тратил слишком много слов, восхваляя Эсмонда. На следующее Рождество (1767 года) они, кажется, поссорились по поводу служанки: «Мне бы хотелось понять, почему вы связались со столь нечистоплотным созданием». Этим, без сомнения, можно объяснить, почему Фиона сохранила свою девственность еще на один год. Это, вероятно, было неприятное Рождество для Гленни, учитывая еще и его неудачную попытку похищения девушки в Оснабруке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128