Посмотри на себя, ты весь в пыли! Где ты был? — Он неловко скинул ремень с плеча, уронил флягу, поймал ее, отчаянно взмахнув огромной лапой, и протянул Мандралиске.
— Благодарю вас, мой господин Гавиниус. Но я сейчас не чувствую жажды.
— Не чувствуешь жажды? Да ведь ты никогда ее не чувствуешь! Будь ты проклят, почему ты не хочешь пить? Прискорбный недостаток для такого человека, как ты, Мандралиска! Не ломайся, выпей! Ты обязан выпить. Тебе должно нравиться вино. Как я могу доверять человеку, который ненавидит выпивку? Ну, давай! Пей!
Пожав плечами, Мандралиска взял у толстяка флягу, поднес ее ко рту, даже не прикоснувшись губами к горлышку, притворился, что сделал глоток, и протянул обратно хозяину.
Гавиниус ткнул пробкой мимо горлышка фляги и небрежно бросил флягу через плечо. А затем, наклонившись вперед и почти уткнувшись в лицо Мандралиске, он принялся болтать:
— Я видел сон этой ночью… удивительный сон, просто чудо… это было послание, Мандралиска, настоящее послание, говорю тебе! Я хотел, чтобы ты растолковал его мне, но тебя где-то носило. Будь ты проклят, где тебя носило? Это был такой сон…
— Ты, болван, он был на северном берегу Зимра и проводил карательную операцию против лорда Ворсинара, — раздался сбоку сухой уверенный голос— Ведь так, Мандралиска?
Это был Гавирал, единственный достаточно умный человек во всей пятерке. Будущий понтифекс Зимроэля, если, конечно, Мандралиске удастся довести свой план до конца.
Его появление пришлось очень кстати. Иметь дело с Гавиниусом, пьяным или трезвым, всегда было неприятно и могло оказаться небезопасным. Гавирал тоже мог быть опасен — прежде всего своей хитростью, — но с ним, во всяком случае, можно быть уверенным, что он, во внезапном приступе дружелюбия, не стиснет собеседника в объятиях и не сломает при этом одно-два ребра или просто не рухнет на него спьяну, как подрубленное дерево.
— Да, мой господин, я был на севере, — сказал Мандралиска. — Мы выполнили задание. Лорд Ворсинар и все его люди сгорели в собственном доме пять дней тому назад.
Гавирал улыбнулся. Он отличался от своих огромных неотесанных тупых быков-братьев не только способностью думать, но и внешностью: маленький, жилистый, непоседливый, с быстрыми сверкающими глазами и тонким ртом, выдававшим склонность к раздражительности. Он настолько не походил на братьев, что, как порой позволял себе подозревать Мандралиска, вполне мог оказаться сыном какого-то другого отца. Однако он обладал многими фамильными особенностями Самбайлидов — рыжеватыми волосами, грубыми чертами лица и неутолимой жадностью.
— Значит, они мертвы? — вопросительным тоном произнес Гавирал. — Изумительно. Изумительно! Впрочем, я в этом не сомневался с самого начала. Вы прекрасный, верный, преданный человек, Мандралиска. Что бы мы делали без вас? Вы — наша главная драгоценность. Вы — наша правая рука. Я люблю вас всем сердцем.
В экспансивном тоне Гавирала легко угадывалась снисходительность; ни одного слова он не произнес искренне. Так можно было бы говорить со слугой, лакеем, фаворитом. И так мог говорить только глупец, не понимающий, как следует обращаться с человеком, от которого полностью зависишь, пусть даже тот ниже рангом.
Но Мандралиска не подал виду, что заметил плохо скрытое оскорбление.
— Благодарю вас, мой господин, — негромко сказал он, улыбнувшись одними губами и склонив голову, как будто его наградили золотой цепью, или рыцарским достоинством, или шестью деревнями на плодородном севере. — Я сохраню ваши слова в сердце. Ваша похвала очень много значит для меня — возможно, даже больше, чем вы думаете.
— Мандралиска, это не столько похвала, сколько простое признание истинного положения вещей, — ответил Гавирал. Он казался очень довольным собой.
Да, он был самой яркой личностью из пяти братьев, но ему даже в голову не могло прийти то, в чем Мандралиска совершенно не сомневался: Гавирал не был и вполовину настолько блестящим человеком, каким себя считал. Весьма серьезный недостаток: его легко можно было обмануть — стоило лишь намекнуть, что преклоняешься перед его мощным разумом, и можно было делать с ним что угодно.
— Мне снилось, — вновь взревел Гавиниус, возвращаясь к начатой теме, как будто Мандралиска и Гавирал вовсе не разговаривали между собой, — что ко мне пришел прокуратор! Можете поверить? Расхаживал передо мной, смотрел мне в глаза, говорил мне изумительные вещи. Это было послание, я точно знаю. Но чье послание? Конечно, не Хозяйки. С какой стати Хозяйка прислала бы ко мне призрак прокуратора? С какой стати Хозяйка вообще стала бы посылать мне сновидение? — Гавиниус громко рыгнул. — Ты должен все это мне истолковать, Мандралиска. Я весь день ищу тебя. Где ты шлялся с самого утра? — Он принялся размахивать руками, пытаясь нащупать флягу, все же заметил ее на красном песке площади, спотыкаясь, дошел до нее и с трудом поднял. Она оказалась пуста. — И куда делся мой коньяк? Что ты сделал с моей флягой?!
— Иди в дом, Гавиниус, — негромко, но настойчиво приказал Гавирал. — Полежи. Отдохни немного. Граф попозже истолкует тебе твой сон. — Маленький человек вдруг резко ударил своего неповоротливого брата в грудь. Гавиниус, удивленно моргая, уставился на ушибленное место. — Иди! Иди, Гавиниус! — Гавирал ударил его снова, на этот раз посильнее.
И Гавиниус, все так же тупо моргая, поплелся, шатаясь, словно одурманенный буйвол-бидлак, в сторону своего дворца. Женщины следовали за ним по пятам.
К тому времени на площади появились Гавдат и Гавахауд. Мандралиска увидел, что на пригорке, отделявшем его дворец от других, показался Гавиломарин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29