Все воды выходили тогда из берегов, взбухали реки, сотнями расцветали и
тонули кувшинки, а море превращалось в один мощный вздох, оно билось и
билось, набегало и накатывало на землю, так что с его губ капала бела
пена.

Предатели! Когда вам ничего больше не помогало, то помогала ругань.
Вам вдруг становилось ясно, что во мне казалось вам подозрительным - во-
да, пелена, все, что нельзя взять в руки. Я вдруг становилась опас-
ностью, которую вы еще вовремя распознали, и вы принимались меня прокли-
нать и в мгновение ока во всем раскаивались. Вы каялись на церковных
скамьях, перед вашими женами, детьми, перед общественностью. Вы так от-
важно каялись в своем увлечении мною перед вашими высокими-высокими инс-
танциями, так старались укрепить все то, что стало в вас шатким. Вы были
в безопасности. Быстро соорудив алтари, вы принесли меня в жертву. Какою
же была моя кровь на вкус? Напоминала ли кровь лани или Белого кита? Их
безмолвие?
Благо вам! Вас будут много любить и многое вам простят. Только не за-
бывайте, что это вы призвали меня в свой мир, что вы мечтали обо мне,
иной, мечтали об ином и ваш дух, а не тело устремлялся к той неизвест-
ной, которая на ваших свадьбах издает жалобный стон, которая ступает
мокрыми ногами и от поцелуя которой вы боитесь умереть так, как хотите
умереть и больше не умираете: не в свой срок, увлеченными и от высшего
знания.
Почему бы мне это не высказать, не возбудить презрение к вам прежде,
чем я уйду?
Ведь я ухожу.
Ибо я еще раз свиделась с вами, услышала, как вы говорите на языке,
на котором вам со мной говорить не следует. Память у меня нечеловечес-
кая. Пришлось мне вспомнить обо всем, о каждой измене и каждой низости.
Я свиделась с вами в прежних местах, только теперь они показались мне
местами стыда, хотя раньше были местами света. Что вы наделали! Я молча-
ла, не сказала ни слова. Лучше скажите себе сами. Зачерпнув горстью во-
ды, я окропила эти места, дабы они могли зазеленеть, как могилы. Чтобы
они все же остались местами света.

Но так я уйти не могу. Поэтому позвольте мне еще раз сказать о вас
хорошее, чтобы проститься не так.
Чтобы ни с чем не проститься.
Хороши все-таки были ваши речи, ваши блуждания, ваше рвение и ваш от-
каз от полной правды, чтобы сказана была полуправда, чтобы свет освещал
лишь одну половину мира, которую вы в своем рвении только и можете восп-
ринять. Вот как вы были отважны, по отношению к другим тоже, но и трус-
ливы, конечно, а отважны зачастую ради того, чтобы не казаться трусливы-
ми. Если вы видели, что спор сулит вам беду, вы продолжали спорить и
настаивать на своем, хотя это не приносило вам никакой выгоды. Вы спори-
ли против собственности и за собственность, за ненасилие и за оружие, за
новое и за старое, за реки и за регулирование рек, за клятву и против
того, чтобы клясться. А ведь вы знаете, что распаляетесь против
собственного молчания, и все же продолжаете распаляться. Наверно, за это
надо похвалить.
Похвалить надо нежность, скрытую в ваших неуклюжих телах. Нечто осо-
бенно нежное проявляется у вас, когда вы оказываете какую-то любезность,
делаете что-нибудь доброе. Намного нежнее, чем все нежности ваших жен,
бывает ваша нежность, когда вы даете кому-нибудь слово или кого-то слу-
шаете и понимаете. Ваши тяжелые тела сидят в креслах, но сами вы совер-
шенно невесомы, и печаль или улыбка на ваших лицах могут быть такими,
что даже беспочвенные подозрения ваших друзей на какое-то время лишаются
пищи.
Похвалить надо ваши руки, когда вы берете ими хрупкие вещи, берете
бережно, чтобы не повредить, и когда вы таскаете тяжести и убираете с
дороги препятствия. И хорошо, когда вы лечите тела людей и животных и со
всей осторожностью убираете из этого мира боль. Вот то немногое, что ис-
ходит от ваших рук, но есть благие дела, и они вам зачтутся.
Можно восхищаться и тем, как вы склоняетесь над моторами и машинами,
создаете их, понимаете и объясняете, до тех пор, пока от бесконечных
объяснений их снова не окутает тайна. Разве ты не говорил: здесь
действует такой-то принцип и такая-то энергия? Разве не замечательно это
было сказано? Никто больше не будет так говорить о токах и силах, о маг-
нитах и механизмах и о сущности всех вещей.
Никто больше не будет так говорить о стихиях, о мироздании и свети-
лах.
Никто никогда не говорил так о Земле, о ее облике, о периодах ее су-
ществования. В твоих рассказах все было так четко: кристаллы, вулканы и
пепел, лед и пламя в недрах.
Никто никогда не говорил так о людях, об условиях, в каких они живут,
об их зависимости, их имениях, идеях, о людях на этой Земле, на Земле
прошедших и будущих времен. И было справедливо так говорить и в столь
многом сомневаться.
Никогда не окутывало предметы столько волшебства, как в твоих речах,
и никогда не звучали слова так высокомерно. Благодаря тебе язык мог даже
взбунтоваться, и сбиться с пути, и обрести мощь. Со словами и фразами ты
делал все что угодно - объяснялся с их помощью или преображал их, назы-
вал что-то по-новому, и предметы, которые не различают прямых и косвен-
ных слов, от этих названий начинали прямо-таки шевелиться.
Ах, чудовища, никто ведь не умел так хорошо играть! Это вы изобрели
все игры - цифровые лото и каламбуры, фантасмагории и любовные игры.

Никто и никогда не говорил так о себе. Почти правдиво. Почти
убийственно правдиво. Склонившись над водой, почти отрекшись от всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14