Но, с другой-то стороны, он же представился как «справедливый и милосердный». И пристало ли ему вредничать по пустякам! Значит, остается искать удобного случая. Он дождется от них очередной неразумной просьбы и даст им от ворот поворот. А поскольку бог обладал бессмертием, он мог; ждать как угодно долго.
Однажды женщина пришла почтить бога в одиночку. Она уселась у его ног, запрокинула голову, устремила на него влажный взгляд своих голубых — как два Средиземных моря — глаз и заговорила с кокетливыми интонациями:
— О вседержитель! В твоем сердце столько доброты, могущество твое так безгранично! Я слов не нахожу, чтобы выразить восхищение!
Всеми силами пытаясь противостоять молниеносным ударам ее взглядов, господь недоверчиво спросил:
— О чем ты хочешь просить?
Женщина рассмеялась — поначалу осторожно, но потом смех захватил ее всю, так что заколыхались все изгибы ее слегка располневшей фигуры. Ее слова словно бы выплывали на волнах смеха из глубины ее естества, то погружаясь, то вновь оказываясь на поверхности.
— Ты воистину всеведущий творец всего сущего! Ничего от тебя не скроешь, даже как-то не по себе становится... Вообще-то у меня никаких просьб нет, ты так хорошо к нам относишься, все так замечательно. Ну а этот пустяк можно и не считать просьбой...
— Что за пустяк? Выкладывай поживее,— нетерпеливо оборвал ее господь. Сердце его забилось, предвкушая возможность отомстить.
Женщина пустила в ход все резервы обаяния, приняла игривую позу и сказала:
— Великий небесный владыка! Ты все можешь. Тебе стоит лишь слегка пошевелить рукой, и мы уже преисполнены изумления и восторга. Не нужно мне новых чудес, но об одном тебя умоляю.— Тут она прижалась лицом к бесчувственной ноге бога и сделала ленивый жест, указывающий на спавшего в дальнем ущелье мужчину.— Прошу тебя, создай другого человека в этом же роде. Но... не совсем такого, как этот,— поизящнее, потоньше, покрасивее. Наимилосерднейший боже! Ты, и только ты, можешь понять чувства малых мира сего!
Господь вскочил как ужаленный, едва не опрокинув навзничь припавшую к его стопам женщину:
— Хочешь, чтобы я создал еще одного мужчину? Зачем?!
Женщина приложила руку к сердцу, а другой стала растирать скулу.
— Ах, как я испугалась! Боже-чудотворец, какой ты безгранично сильный, какой стремительный! Видишь, ты ударил меня по щеке — впрочем, это не важно. Ты спрашиваешь, зачем? Изволь, я отвечу. Моему мужику нужен приятель, а то он все время проводит со мной и очень скучает. А сотвори ты другого мужчину, ему не пришлось бы целыми днями вертеться возле меня. Верно я говорю?
— А тебе не пришлось бы дни и ночи проводить возле него? Так, что ли? — Гневный голос бога вызвал с неба отклик — отдаленный раскат грома.— А ты смела, женщина, если обращаешься ко мне с такой просьбой. Тебе надобно, чтобы всего было много, чтобы тратить налево и направо. Теперь вот до мужчин дело дошло... Мало одного — подавай тебе и другого? Куда это годится! Ладно, ступай, на первый раз я тебя прощаю, но если и впредь будешь тешить себя несбыточными надеждами, смотри — накажу. Не оставлю тебе и нынешнего твоего — изничтожу!
Угроза произвела должный эффект. Лицо женщины запылало, она надула губы и пошла прочь, ворча себе под нос: «Я пошутила, а ты тут же сцены устраиваешь. А если признаться, я давно поняла, что лучшего мужчину тебе не создать...» К счастью, эти слова не достигли господнего слуха. Сорвав злость, он стал от души веселиться, а чтобы женщина, обернувшись, не увидела его ухмыляющегося лица, бог спрятал его за тучами. Вот, усмехаясь, он приоткрыл рот, и фарфоровый блеск его белоснежных зубов прорвался сквозь тучи. Женщина и вправду оглянулась, заметила этот блеск, но приняла его за молнию — ведь она не видела белозубой улыбки негра с рекламы зубной пасты «Блэк энд уайт». Точно так же она ошиблась, приняв за гром приглушенные звуки смеха, который бог всеми силами старался сдержать.
Женщина подумала, что бог хочет перепугать ее до смерти; негодуя и страшась, она опрометью бросилась восвояси. Угрожающая ей опасность лишиться единственного мужчины возродила в ней желание владеть им. Она села возле его изголовья, разбудила его своим лобзанием и обняла. Каждое ее слово теперь звучало как поцелуй, на нем как бы оставалась влага ее губ:
— У меня лишь ты один! Я люблю одного тебя! Без тебя я не смогу жить. Попробуй кто-нибудь тебя сманить — и я ни перед чем не остановлюсь, жизни не пожалею!
Пробужденный от сладкой дремы мужчина долго не
мог ничего понять, а услышав из уст женщины заявление, подтверждавшее ее право собственности на него, забеспокоился: дело в том, что ему приснилось нечто такое, о чем женщине не следовало знать. Устав от эмоционального напряжения и от объятий, женщина забылась тяжелым сном. Он же потихоньку встал, выбрал пару кусков мяса пожирнее и понес их в дар богу.
— О владыка, безгранично твое милосердие! Снизойди к моей искреннейшей просьбе, прими этот ничтожный знак почтения. Все, что у нас есть, даровано тобой, вот и это мясо тоже. Поэтому мы можем принести к твоим стопам лишь чистоту своих помыслов.— Так говорил мужчина.
Тут господь возрадовался пуще прежнего — ведь человек впервые принес ему жертву. Наверняка та женщина, подумал он, послала мужчину, чтобы он от ее имени выразил раскаяние. Но высказывать радость нельзя — чего доброго, они же его и презирают. Поэтому он хранил молчание с выражением лица, которое французские и испанские романисты передают
вот так.
Не заметив на божьем лике признаков неудовольствия, мужчина набрался храбрости и продолжал:
1 2 3 4 5 6 7