На собрании он сам признался, что был слеп и не заметил, как классово чуждые элементы захватили в Школах ключевые позиции. И что он не учел факта обострения классовой борьбы на теперешнем этапе нашей жизни. Юрвен прав, утверждая, что главная ошибка деятелей вроде Пыдруса в том, что они отдалились от народа, что они в своей работе не опираются на указания Сталина. Даже недооценивают их.
Неожиданная разговорчивость Лапетеуса показалась Хаавику немного странной. Он решил, что причина — его рассказ и что Лапетеус до сих пор неравнодушен к Хельви.
5
Разговор Хельви и Пыдруса, подслушанный Хаавиком, проходил так.
Пыдрус: — Порой я чувствую себя мальчишкой, у которого на губах молоко не обсохло и который ничего не умеет. Хотелось бы сделать все хорошо, но... Что мы закажем?
Хельви. Я только выпью кофе.
П ы д р у с. Кофе здесь плохой. Поедим.
Хельви. Я не понимаю Юрвена.
Пыдрус. Пожалуй, возьму омлет. Советую и вам. Вы похудели.
Хельви. Только кофе. И пирожное, если я выгля* жу такой уж тощей.
Пыдрус. По-моему, цели у Юрвена самые хорошие. Выпьем что-нибудь? Быть может, вина?
Хельви. Нет, а то я сегодня способна напиться допьяна. Но если вам охота, то закажите.
Пыдрус. Триста граммов. Это не много. Напиться не поможет. Я не люблю плаксивых людей, а вино де-лает людей жалостливыми.
Хельви. На фабрике было лучше. Мне нравится физическая работа. Такая работа, результаты которой можно видеть и рукой пощупать.
Пыдрус. Значит, договорились: один омлет, два пирожных — потому что вы такая худенькая,— одного не хватит; два кофе и триста граммов вина. Если вы не хотите, я выпью один.
Хельви. Я все же не понимаю Юрвена. Вижусь с ним почти ежедневно, но сущности его не уловила. Закажите и мне омлет. При условии, что вы съедите одно пирожное.
Помолчали.
Пыдрус. Я вам благодарен.
Хельви. Я уйду, если вы будете так продолжать.
Пыдрус. Извините, вы правы.
Снова тишина.
Пыдрус. Знаете, что меня больше всего заставляет задуматься? У меня появились новые друзья. Люди, которые раньше на меня зубы точили, теперь выражают свое сочувствие. Неужели они действительно считают меня своим единомышленником? Это было бы ужасно,
X е л ь в и. Они не считают вас своим единомышленником. Они только надеются, что из вас может выйти их единомышленник.
П ы д р у с. И это ужасно.
Хельви, Будет ужасно, если вы не обманете их надежд.
Пыдрус. Нет, я все же дал им основание своей деятельностью. Я подходил к людям как к отдельным личностям и не принимал их как выразителей классовых интересов. Слепой попадет в болото.
Хельви. Я не сомневаюсь, что вы найдете дорогу, которая выводит с болота.
Пыдрус. Иногда вы очень жестоки. Я надеялся, вы скажете, что я и не падал в болото.
Хельви. Я рада, что вы не утратили чувства юмора.
Пыдрус. Мне хорошо с вами.
Хельви. Вы не первый говорите мне это.
Пыдрус. Р1звините.
Тишина.
П ы д р у с. А омлет хорош.
Хельви. Нам остается еще поговорить о погоде.
Пыдрус. Критику принимаю. И правда, глупо с моей стороны говорить сейчас об омлете.
Хельви. Знаете, что я сейчас подумала? Что после того, что произошло, вы никому больше не доверяете. Даже самому себе. Вы подавлены, оскорблены, вы растерянны, а прикидываетесь каким-то... снобом.
Пыдрус. Возможно, что вы правы. Но сноба я не разыгрываю. И веры не потерял. Я доверяю партийным товарищам. Мадис Юрвен еще не партия.
Хельви. Вы должны все преодолеть.
Пыдрус. Если быть откровенным, то я действие тельно растерян. Понимаю, что я не смог сделать того, что нужно было сделать. Я страдал политической куриной слепотой и не видел людей насквозь. Но... почему меня выгнали, как прокаженного?
Хельви. Этого многие не понимают. И те, кто проголосовали за предложение Юрвена.
Пыдрус. Я считал, что нет ничего хуже войны.
Хельви. И нет.
Пыдрус. Когда тебя считают предателем, это еще хуже.
Хельви, Никто не считает вас предателем, Даже Юрвен,
529
П ы д р у с. Хорошо, что вы пошли со мной.
X е л ь в и. Это неважно, что я пошла. Когда нам тяжело, всегда приходит кто-то из товарищей.
П ы д р у с. Жаль, что первые годы практики построения социализма я сдал на «неудовлетворительно». Чертовски жаль.
X е л ь в и. Я не люблю людей, которые говорят о социализме так, как будто они построили уже несколько коммунистических обществ.
П ы д р у с. Теперь вы позволите поговорить О еде и о погоде?
X е л ь в и. Налейте мне вина.
П ы д р у с. Закажем еще по омлету?
X е л ь в и. Нет, больше мы ничего не закажем. Говорите, о чем хотите. Я разрешаю вам все..,
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
Реэт Лапетеус быстро поправлялась, и врачи разрешили ей выписаться из больницы.
Дома она немедленно начала действовать. Весь вечер звонила друзьям и знакомым. Разговаривала и с Энделем Муруком.
В телефоне задребезжал недовольный голос:
— Доцент Мурук слушает.
— Ты меня не узнаешь? Или не хочешь больше узнавать? Скажи честно.
Голос в телефонной трубке зазвучал по-иному.
— Ты, Реэт! Извини. Сочувствую тебе от всего сердца. Завтра же утром заеду к тебе. Как с Лапетеу-сом? То есть., с Андресом?
Реэт вздохнула.
— Врачи не говорят. Боюсь, что... Ты не представляешь себе, Эндель, что я пережила... Какого адвоката ты посоветуешь?
— Дебина. Крепкий юрист. Настойчивый, со связями. Я говорил со своим приятелем из суда. Он посоветовал именно Дебина. И сказал, что от самого страна ного Андреса можно спасти.
Реэт снова вздохнула.
— Из больницы в тюрьму. Я этого не переживу. Голос Мурука звучал энергично, ободряюще:
— В тюрьму? Нет, Реэт. Этого Дебин не допустит. Между прочим, безупречная биография твоего мужа R руках такого защитника, как Дебин,—козырной туз, Дважды ранен, два ордена, четыре медали, две грамоты Верховного Совета, с десяток служебных блат-дарностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75