Наконец Реэт сказала, печально глядя на Йоэля:
— Почему вы так поступили?
Йоэль молчал, опустив глаза.
— Почему вы захотели разрушить вашу прекрасную постройку?— снова спросила Реэт.
«Ах так, теперь она сама признается, что это была только моя постройка. А она? Что я для нее? Ничто!» — подумал Йоэль и сказал:
— Ах, со всем этим надо наконец покончить!
— И именно таким образом?
Йоэлю хотелось накинуться на Реэт с упреками, хотелось сказать ей, что она слишком многим раздает свои милости, в то время как должна принадлежать одному ему, Йоэлю. Но при свете дня такие темные мысли казались бесконечно глупыми.
— Мы можем ведь расстаться... хорошими друзьями.
Реэт протянула руку в знак примирения. Но это показалось Йоэлю намеком на только что предложенное расставание. Даже не оглянувшись на Реэт, он спустился по лестнице, как будто решил уйти отсюда навсегда, распрощавшись со всеми мечтами. По крайней мере, так это должна была сочувствовать Реэт.
Но этот трагически задуманный жест тут же обернулся смехотворным унижением: внизу не было ни одной лодки!
Оказывается, Кики взяла лодку Иоэля и отправилась кататься.
Реэт, все еще стоявшая на верху лестницы, не могла подавить невольной злорадной усмешки, которую вскоре вытеснило чувство неловкости за Йоэля. Все это длилось недолго, потому что Кики в ответ на многократные сигналы Йоэля уже начала грести к берегу.
Лишь после того, как Йоэль направил лодку к своему дому, он решился поднять глаза на дачу.
Реэт все еще стояла на прежнем месте. Может быть, она за это время махнула ему рукой, а может быть, и нет.
14
Луи Нийнемяэ представлял собой трудного для окружающих больного, смесь капризного ребенка с рано созревшим юношей, чей дух противоречия, а подчас проницательность просто поражали. Правильные черты лица, восковая кожа, блестящие черные пряди волос, закинутые назад, и глубокие черные глаза, в которых постоянно трепетал огонек лихорадки, придавали ему в общем симпатичный вид. Бее были добры к больному, баловали его, пытаясь исполнить любое его желание, но тем легче в нем пробуждался некий упрямый каприз, подчас доходивший до дикой злобы. Тогда он мог опрокинуть ночной столик со всеми лекарствами, книгами и этим противным стаканом для молока, который всегда был полон и выпить который вечно принуждала ухаживавшая за ним Розалинда. Его страшно раздражало утреннее умывание этой старой девы в соседней комнате, то, как она без конца плескала на себя воду, как будто умываясь кончиками пальцев. Иногда Луи натягивал одеяло на голову, иногда швырял туфлей о дверь, иногда говорил грубости. Все это привело лишь к тому, что Розалинда пыталась совершать свой обычный туалет потише, а Луи приходилось напрягать слух, иногда даже прикладывать ухо к щели в двери, 'чтобы установить, моется ли старая барышня по-прежнему или нет.
Каждое утро точно в восемь часов в комнату больного вплывала Розалинда в своем вылинявшем розовом халате, с волосами, завернутыми в папильотки, с тарелкой каши в руках. За многие дни она уже набралась опыта, как заставить Луи есть. Но Луи оказывался проницательнее старой девы, с чувством превосходства он следил за всеми- ее ухищрениями и про себя делил их на несколько видов: уговаривание, добродушная брань, глупое приставание, попытка отвлечь внимание, — неужто у нее больше нет регистров? В лучшем случае Луи просто не обращал внимания на ее уговоры и приманки, в худшем — он выгонял свою кормилицу за дверь. Как-то он даже швырнул вслед ей и тарелку с кашей, после чего в комнате появилась старая госпожа Нийнемяэ со своей воркотней и нотациями и даже предсказанием скорой смерти. После этого Луи оставалось только крепко натереть градусник и всполошить весь дом высокой температурой. Иногда помогало усиленное покашливание и сморкание, приводившее к небольшому кровотечению. Кровь — этого все боялись и исполняли тогда любое его желание.
Когда его оставляли одного, когда его не уговаривали и не заставляли есть, и он мог решать сам, что делать, тогда он обычно задумывался над своей любимой темой: свободен ли я? есть ли у человека свобода воли? Часами лежа на постели, он без конца доискивался ответа на эти вопросы,, не приходя ни к какому решению. В мире нет ни одного атома, который двигался бы по собственной воле, как же может человек, это скопище атомов, обладать свободой воли? Так говорил разум, но упрямое чувство самоутверждения восставало против этого! Свободная воля существовала, это ему подсказывало внутреннее чувство, и это должна была доказать разуму практика. И ради развлечения он производил над собой эксперименты, которые должны были противостоять доводам разума и высмеять их. «Упрямство, бравада и являются доказательством свободной воли! — думал он, держа в руках тарелку с кашей. — Розалинда заставляла меня есть, я не ел; теперь меня никто не заставляет, каша противна, ужасно противна, меня может даже стошнить от нее, но вот именно теперь я ее съем».
И, радуясь тому, что смог провести других и самого себя своей свободной волей, он позвал Розалинду и велел принести себе еще другую -тарелку каши. Розалинда просто засияла от радости и поспешила рассказать другим об увеличившемся аппетите Луи. В болезни несомненно наступил перелом, решили все.
— Сейчас же уходи, а то я ни одной ложки не съем! — крикнул Луи Розалинде, когда та пришла с новой тарелкой и приготовилась смотреть на чудо выздоровления.
«Значит, теперь существуют все предпосылки для того, что я должен поесть, — рассуждал Луи про себя, когда снова остался один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109