Птицы пробовали голоса, и отовсюду несся свист, щебет, щелк, гам.
Гудуйа часто встречал рассвет здесь, перед своей хижиной. Он давно свыкся с этими звуками, но все же голоса
леса будоражили его. Он смотрел поверх деревьев. Лучи восходящего солнца освещали его лицо. Гудуйа не радовался ни лесу, ни солнцу, стоял ко всему безразличный и равнодушный. И без того бледное его лицо сделалось еще более безжизненным при неярком утреннем освещении.
Оленята лежали у его ног. Чуть в отдалении стояла собака. Все трое пристально смотрели в ту же сторону, что и хозяин.
В таком положении и застала Гудуйа Серова, вышедшая из хижины. Грудь старика освещало солнце, но на плечах и спине лежала черная тень, делавшая его огромным и громоздким. Он стоял, тяжело опираясь на суковатую палку.
Серовой показалось, что Гудуйа молится. Но скоро она поняла, что этот человек ни во что не верует, ничему не поклоняется на всем белом свете: ни солнцу, ни богу, ни провидению, ни человеку.
Так и стоял он, безмолвный и мрачный. Галина задержалась на пороге хижины, чтобы не нарушить невзначай это гробовое молчание. Все ее существо внимало голосам леса.
Блеяние козы вывело Гудуйа из оцепенения.
Пришли в себя оленята и собака.
Гудуйа повернулся к хижине. Увидел стоявшую на балконе Серову. Она была без шапки, золотые волосы рассыпались по плечам. -
— Доброе утро, дедушка,— поздоровалась Серова и сошла с балкона.— Я хочу посмотреть на вашу козу. В детстве мне часто доводилось доить бабушкину козу. Можно я попробую, а?
— Ну что ж, попробуй, — ответил Гудуйа. Он взял в руки дна кувшина и пошел к хлеву. Собака бежала впереди, чуть сзади шли оленята.
Коза была закрыта в хлеве. Буйволица стояла возле хлева, дожидаясь хозяина. Завидев хозяина, она коротко мычала. Тут же замекала коза. Так они приветствовали Гудуйа каждое утро.
Хозяин обычно сначала доил козу, а уж потом буйволицу. Гудуйа отворил дверь хлева и впустил Серову. N1111 дев вместо хозяина незнакомую женщину с подойником и руках, коза удивленно уставилась на нее.
Галина приласкала козу, провела рукой по ее лбу и спине. 11<>том присела на корточки. Подвинув подойник поближе, I ни на принялась доить обеими руками, и притом так ловко
и споро, словно каждый день только этим и занималась. Склонив голову набок, коза с прежним удивлением и покорством смотрела на Серову своими рыжими глазами.
— Ты моя умница, красавица, кареглазка,— ласково говорила ей Галина, довольная и обрадованная покорностью козы. Но больше всего Галина радовалась тому, что не разучилась доить. Она светилась первой радостью двенадцатилетней девочки, которой доверили важное и деликатное дело.
Гудуйа смотрел на нее и не понимал, почему так необыкновенно радует златоволосую женщину столь обыденное занятие. И что в этом такого радостного и возбуждающего? Все время, пока Серова доила козу, Гудуйа не сводил с нее глаз.
— Как зовут вашу козу, дедушка? — спросила Серова, протягивая ему посудину, полную молока.— Сколько же она у вас дает молока? И какое оно жирное!
— Чака ее зовут.
— Спасибо, Чака,— погладила козу Серова. Потом посмотрела на Гудуйа. Посмотрела так, как смотрит на отца дочь — с сочувствием, болью и теплотой.
Этот взгляд пробудил кровь в Гудуйа. Он почувствовал нечто несказанно теплое, доброе, имени чему он не знал, но что заставило быстрее биться его жесткое сердце. Галина заметила это, и ее охватила щемящая жалость к старику. Чтобы скрыть волнение, она спросила:
— Вы ведь пойдете с нами, дедушка?
— Пойду.
Проснулись и все остальные. Они вышли из хижины, разморенные спертым воздухом, и принялись жадно вдыхать свежую утреннюю прохладу. Комары исчезли. Пока гости по очереди умывались и приводили в порядок одежду, Гудуйа возился с завтраком. Он подвесил котелок с молоком над огнем и стал замешивать тесто для мчади. Галина Аркадьевна во всем старалась ему помочь. Она мелко накрошила молодой сыр, заправив его мятой и солью. Потом вынесла на балкон табаки.
Через полчаса завтрак был готов. Гудуйа пригласил гостей к столу. В отличие от вчерашнего, настроение у всех было отличное. Они с аппетитом уничтожали сыр, заедая его горячим мчади.
— Ой, вкуснота-то какая, какая прелесть, ну прямо объедение! — восторгалась Наталья Юрьева.— Вот уж не думала, что сыр едят с мятой,— обратилась она к Гудуйа.—
Какую только зелень не увидишь за грузинским столом: цицмати, тархун, рехан, коидари, киндза, праси. А у нас даже понятия не имеют об этом эликсире жизни.
— Да что там зелень, за грузинским столом все эликсир, даже перец,— сказала Галина.— Тетя Русудан такие блюда готовит, пальчики оближешь.
— Ну, кухню тети Русудан я знаю. Стоит ей в управление завтрак принести, мы тут же налетаем как голодные звери.
Гудуйа не мог взять в толк, почему эта женщина не знала, что сыр заправляют мятой. Не знал он и того, что значит слово «эликсир»,— наверное, что-то хорошее, решил он про себя. С нескрываемым удовольствием наблюдал он, с каким азартом расправляются его гости с мчади и сыром. Хотя, честно говоря, не понимал, что уж такого особенного нашли они в столь простом кушанье.
Впрочем, вчера даже обычное козье молоко вызвало восторг златоволосой женщины. А вот сегодня настал черед желтолицей. Гудуйа направился в хижину. Вытащив из кадушки головку сыра, он возвратился к табаки, достал из ножен, подвешенных к ремню, нож, крупно нарезал сыр и разложил его на табаки.
Галина первой взяла кусок сыра. Надкусила.
— Честное слово, такого сыра я никогда не ела в своей жизни. Даже у тетушки Русудан,— протянула она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125