- Цыганка и говорит: придет, мол, твой король. Только кусочек мясца дай.
— Ишь ты, цыганка, а тоже мясцо любит...
— Пошла я, бабоньки, в погреб, спустилась в яму, а она — хлоп—-и накрыла западней. Я криком кричу: открой! А она мне — давай, мол, пять кусков. Не дашь — заживо захороную, я сербская, дескать, цыганка.
— Сербские, они, бабоньки, все могут...
— И отдала, Аннушка?
— А куда же денешься?
— Ой-ей-ей,— завздыхали бабы.
— Полпоросенка, поди, отсадила?
— За короля и поросенка не жалко,— и мужской голой с «подковыркой» накрыл дружный хохот.
Но тут из официальной части избы послышался голос деда:
— Бабы под полатями, меняй позицию: дело поважнее есть.
В обоих половинах стихло.
Федярка переметнулся на другой край полатей, ему не хочется пропустить ни одного слова Никитича.
— Передыху нам мало дали, товарищи,— сказал сухо Ложенцов.— Зимой крепко поддали мы в зад Колчаку, а он тем временем оправился и всю Сибирь поставил под свое ружье. Сарапул, видите, захватил, Ижевск, оружейный Боткинский завод... На севере у нас три волости оттяпал, дьявол, занял Песковку с Залазной...
— Это где такая?
— Горнорудный район.
— Держать надо горнорудный, держать,— вскочил Петруня.
— Опоздал, Колчак уже проглотил.
Петруня потоптался на средине избы и, выдохнув устало «отобьем», опустился на пол.
— Лыжников туда послали, товарищи, экспедиционный отряд лыжников.
— Ты, товарищ Микитич, расскажи нам не о Песков-ке — та далеко, не в нашем Уржумском краю, а вот тут, под боком, что делается? — спросил гнусаво Гавря.— Нет ли тут угрозы самим нам, аль спокойно, говоришь?
— Газеты надо читать, Гаврила.
— Читаю, Фанаил, да мало, видать, стар глазами.
— Тут, товарищи, сурьезное дело тоже. Даже болъше чем сурьезное. Отборные войска генерала Гайды вклинились тут между второй и третьей нашими армиями и, чу, обседлали реку Кильмезь.
— Эвон как... Так чего же такое, мы-то чего молчим? — кинул Евлаха.
— А молчим до поры до времени,— продолжал спокойно Ложенцов.— А теперь все молчанье отбросим, потому противник в двадцати верстах от нас.
— Ну-у-у?! — удивилась изба, больше всего бабы.
В этом дружном вздохе было не столько удивления, сколько тревоги, тревога, вдруг схватившая всех за сердце: «в двадцати верстах, гад ползучий, а может, теперь и того ближе, кто знает...»
— Река не пустит...
— Может, и впрямь река упрется.
— Заберут Колчаки у мужиков лодки — форсируют.
— Конечно, форсанут..
— Ну-у-у...
— Слухай, бабы...
— Читаю приказ по Пятой армии, это относится и к нам,— Ложенцов встал.— «Противник, пользуясь временным превосходством сил, потеснил нас».
— Ловко потеснил — в двадцати верстах от моей бани уж, а може ближе, а мы все «потеснил»...
— Бабы-ы...
—«...Армия, отбиваясь, шаг за шагом, отошла на позиции к Глазову. Весенняя распутица на время приостановила крупные боевые действия. Уже несколько дней, на фронте спокойно. Многие части выведены в резерв. Мы выиграли время. Уже подходят подкрепления и пополнения. Все командиры, не теряя минуты, должны энергично работать по сколачиванию частей, по выучке их к наступательным действиям. В ближайшие дни армия должна перейти в решительное наступление, дабы предупредить противника, разбить его и тем надежно прикрыть подступы к г. Вятке и открыть дорогу к Перми».
— Эвон как?!
— Бабоньки... едрена-мать...
— «...Солдаты! Вы должны помнить, что все запасы находятся впереди, армия должна отобрать их у противника, чтобы накормить себя и уделить часть голодным рабочим больших городов».
— Опять все им...
— «...Солдаты! Суровая необходимость требует настойчивости от вас и жесткости от командиров. Всякий подвиг и мужество будут награждены. Трусость и подлость будут жестоко караться».
Ложенцов снял с носа очки с медными дужками, обвел взглядом присутствующих.
— Награждены будете, говорю,—подтвердил он для ясности.
— Ты скажи, гражданин-товарищ Ложенцов, чего надо от нас, от деревни нашей,—вклинился Петруня, привскочил.,
— Сейчас скажу. А приказ я вам прочитал, граждане, чтоб вы уяснили, в какой обстановке мы переживаем эпоху... А теперь сверну сразу к делу и прямиком... Мы отдали распоряжение нашему герою товарищу Сормаху снова поднимать боевую дружину в поход, как поднимали ее супротив Степанова. Ну и окопы рыть.
— Без окопов нельзя, братцы.
— Молодых в дружину, а стариков да баб на окопы, так я понимаю? —спросил дымивший все собрание дотошный Гавря.
— А винтовки где?
— Свои ружья прихватить.
— Так ведь, товарищ Ложенцов, у нас они не на Колчаков заряжены, а на белок.... Дробью Колчака не пробьешь.
— По голой заднице всыплем — побежит.
— Хо-ха-ха...
— Бабы... Анкудиновна...
— Картечи прихватим, те дельнее.
— Правильно мыслите.— Никитич неспешно взял очки и, натянув их на нос, снова начал рассказывать об обстановке.
Говорит он неторопливо, по-хозяйски уверенно, тут уже не до смеху —окопы надо рыть. Взмахивает он рукой, грозится Колчаку, потом подносит к глазам бумагу и читает список: из какой семьи и кто должен пойти на строительство оборонительной линии.
— А вот тут, Алексей Микитич, неравноправно вроде получается,— начал, чуть волнуясь, Ваня-чудотворец.— От его, скажем, от Федора,— человек и от меня — человек. А у него семья в три раза, может, люднее моей.
— Ну, и чего ты возражаешь? — вдруг вступилась за список Макуха.—У меня все сыны на фронте, так, по-твоему, тоже некого посылать?
И все видят, что песенка Вани-чудотворца спета. Но Никитич все же спрашивает: — Ну, как?
— Чего тут, запевай, Ваня, «Бывали дни веселые» — и на окопы,— летит из-под полатей чей-то смешок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119