Лишь несколько человек вернулись обратно на плоскогорье.
Рассвирепел Бугрима и на другую ночь послал в лес новый отряд. Но беда повторилась. Тогда на следующую ночь Бугрима сам повел в лес своих лучших воинов. Но и полководец не сумел затемно вернуться в лагерь, все люди погибли. Бугрима был ранен, на Щавель чудом сумел вынести из леса своего повелителя.
Весь лагерь поник духом. Одно слово "горилла" наводило на людей страх.
Бугрима собрал в своем шатре совет.
- Я должен разбить этих чудовищ и добраться до центра острова, сказал он. - Иначе какой же я полководец?
И приказал трем лучшим гонцам: быстрее самого быстрого коня добраться до Гибралтара, снять с якоря всю флотилию и плыть в Вавилонию.
- Царь вавилонский всемогущ, - сказал Бугрима. - Он построил башню высотой до неба. Пусть отольет мне пушку, выстрел которой достанет до солнца. Отдайте ему все золото, что есть на моих кораблях, и привезите пушку.
- Зачем тебе такая пушка? - спросили члены совета.
Зло сверкая глазами, Бугрима ответил:
- Будет на острове ночь, пока я не уничтожу волосатую тварь.
Ускакали гонцы, и воины стали ждать, когда их флотилия причалит к африканскому берегу. Сначала люди не понимали - что затеял Бугрима. Потом прошел слух, будто полководец решил уничтожить солнце, чтобы наступила нужная для победы нескончаемая ночь. Лагерь охватила паника. Забыли даже о гориллах, такой ужас навела на людей эта весть.
Пошли к Бугриме. Он лежал раненый в шалаше, и телохранители никого к нему не пустили.
- Передайте этим дуракам, - сказал он, - что гориллы не дадут нам сойти с плоскогорья, пока светит солнце. Мы все тут погибнем, не победив. Нас ждет не только смерть, но и позор.
- У нас есть ружья, надо стрелять по гориллам, - кричали за шатром люди.
- Звери разбегутся. Никаких ружей не хватит, чтоб перебить эту нечисть. Мы можем лишь в долгую ночь незаметно обойти главный их табор и пробиться в глубь острова.
Так через своих телохранителей ответил Бугрима, и народ разошелся в тяжелом молчании.
Ивану Щавелю, наверное, горше других было думать о том, что скоро не станет солнца. Он был хлебороб и подался к Бугриме в телохранители из-за неурожая, чтобы прокормить семью. Иван знал, как напоенная дождем земля любит солнце, как свеж и ласков в тихий день восход и как мудр закат. От красоты которого аж дух захватывает.
Поразмыслив, Щавель решил поговорить с Бугримой.
В теплый вечер, когда заходящее за море солнце разжигало костры на воде, когда тишину нарушало лишь пение диковинных птиц и мягкий ветерок был сладок и приятен, как прохладный русский квас, - Щавель приказал вынести перебинтованного Бугриму из шатра. Носилки, на которых сидел полководец, поставили на край горы, откуда открывалось море и хорошо был виден закат.
- Смотри, Бугрима, - сказал Щавель. - Смотри, и боль твоих ран затихнет.
- Что там за морем, почему костры горят?
- Разве ты никогда не любовался закатом?
- Нет. Я полководец, а не красна девица, чтоб любоваться, - гордо ответил Бугрима.
- Чем знатнее человек, тем больше он должен смыслить в красоте, сказал Щавель и спросил: - Боль твоих ран затихает?
- Да, затихает, оттого что я смотрю на костры.
- Это не костры. Это и есть закат. Каждый день так заходит солнце.
- Значит, солнце меня может вылечить?
- Да, если ты будешь сидеть, пока последний луч не спрячется за горизонтом и не погаснут волшебные костры.
- Почему они волшебные?
- Потому что их нет, а ты их видишь.
- Это чудо, - сказал Бугрима.
- Красота и есть чудо, - ответил Щавель и ушел, оставив полководца одного.
На другой вечер Бугрима уже сам попросил, чтоб его вынесли к ущелью, откуда был хорошо виден закат. И опять он просидел дотемна, пока не погас на небе последний луч солнца и не исчезли костры. Затихали его раны, полководец, глядя на закат, улыбался.
С тех пор по вечерам Бугрима перестал говорить о том, что уничтожит солнце. Но за ночь благодушие проходило, вновь к утру начинали ныть раны, и Бугрима вновь божился, что без победы не вернется. Он справлялся, не причалил ли к берегу корабль военачальников, кричал, что лучше жить в темном миру богатым и знаменитым, чем при солнце прозябать в нищете и в неизвестности.
Опять задумался Щавель. На следующее утро он приказал вынести Бугриму из шатра и посадить его под высоким деревом лицом к востоку.
Утро было прохладное, а небо мрачное. Но вдруг издалека, из-за бескрайнего тропического леса, прилетел первый солнечный луч. Полководец просиял:
- Что это так ласково прикоснулось к моим шрамам, как дыхание преданной женщины или рука младенца?
- Разве ты никогда не любовался восходом?
- Не тебе меня об этом спрашивать. По утрам мои трубачи трубят сбор войску, и я проверяю полки. Мне некогда любоваться восходом.
- Чем больше у человека дел, тем полезнее ему короткие передышки. Не затихла ли боль твоих ран?
- Затихла. Но ты мне скажи - когда появится само солнце?
- На пути к нам оно должно совершить много дел. Пробудить того, кто ещё не пробудился. Отогреть, кто за ночь продрог. Утешить оскорбленного и посулить счастье обманутому. Только совершив эти добрые дела, оно уже приходит ко всем людям, чтобы служить им.
Тут впервые Бугрима ничего не ответил.
С этого дня так и повелось: Бугрима, пока у него заживали раны, по утрам любовался восходом, а вечерами - закатом. Тих он стал и задумчив.
Теперь уже никто не помнит - сколько недель Бугрима залечивал свои раны и Щавель по утрам и вечерам выносил полководца к солнцу. Но настал такой день, когда флот причалил к берегу.
Прибежали гонцы и доложили своему полководцу, что пушку привезли на пяти кораблях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45