Санча поднялась, чтобы увидеть, на что показывает Алиса, и застыла от удивления. Донел и Джерем – у обоих синяки под глазами, распухшие лица и ободранные костяшки пальцев – работали бок о бок, смазывая колеса повозок дегтем, болтая и смеясь, как закадычные друзья.
Это было уже слишком. Санча, покончив с пирожком, надела соломенную шляпу и отправилась в свой садик. Разросшаяся мята с сине-зелеными резными листьями и мелкими розовыми цветами перекинулась на клумбу с разноцветными колокольчиками, заглушая их. Санча выдирала лишнюю мяту, наслаждаясь ее свежим ароматом.
Она видела, как муж направился в аббатство. Сидя на корточках возле клумбы с мятой, Санча то и дело поглядывала из-под широких полей шляпы на окно ризницы, чтобы убедиться, что он по-прежнему сидит за столом, проверяя хозяйственные книги. Сильно припекало. Наконец она не выдержала и вернулась в замок, чтобы умыть руки и лицо, поправить прическу и чуть надушить шею розовым маслом.
Брат Френсис подошел к алтарю. Солнечные лучи проникали через разноцветные стекла витражей, окрашивая в рубиновый, синий и желтый цвета плиты храма и руки монаха, зажигавшего свечи для вечерней службы. Дверь храма отворилась, впустив горячий пыльный воздух; вошел высокий крепкий человек в ботфортах и короткой кольчуге под дорогим камзолом. «Аристократ», – отметил про себя брат Френсис, увидев рыцарский меч, висящий у бедра незнакомца, и серебряные шпоры, которые сверкали в солнечных лучах, проникавших в открытую дверь.
– Чем могу служить, милорд?
– Где найти твоего господина, Хью Кенби, хозяина Эвистоуна?
Брат Френсис, с лица которого никогда не сходило выражение испуганного удивления, часто заморгал и ответил:
– Здесь, сэр, в ризнице, – и показал на дверь справа от алтаря Пресвятой Девы.
Только теперь брат Френсис заметил трех всадников во дворе, худощавых, с суровыми лицами, хорошо вооруженных, которые слезали с коней. Он было засеменил за незнакомцем, но в этот момент вошел брат Малком с несколькими монахами.
Громкий стук в дверь заставил Хью оторваться от бумаг.
– Заходи! – крикнул он, думая, что это пастух, которого он послал отвезти несколько молодых баранов на рынок в Гексхэм. Увидев на пороге Гилберта, он онемел от неожиданности. Отложив перо, Хью встал, не зная, чего ожидать от такого посетителя.
– Приветствуя тебя, брат! – поздоровался Гилберт со зловещей улыбкой.
То, что Гилберт назвал его братом, не предвещало ничего хорошего. Это было известно Хью, как и то, что беда не ходит одна.
– Где Уолтер? – поинтересовался он, внутренне собранный и готовый к любой неожиданности. Он бросил быстрый взгляд на распахнутую дверь, которая выходила в господский сад, ожидая увидеть там Уолтера, врывающегося с мечом в руке.
– Скорей всего развлекается с какой-нибудь шлюхой, – ответил Гилберт, входя в комнату. – Я приехал без него.
– Что привело тебя в Эвистоун? – спросил Хью. Нервы его были напряжены до предела.
– Я приехал с мирными намерениями, – ответил Гилберт, показывая, что в руках у него ничего нет. Он подошел к громоздкому старому буфету, где стояло несколько закрытых кувшинов и чашки; из одной торчали перья. – Вино? – поинтересовался он, взяв один кувшин и внимательно разглядывая его.
– В другом кувшине, слева, – подсказал Хью. – В этом чернила.
– Тебе налить?
Хью перевернул лежавший перед ним лист исписанной стороной вниз и вышел из-за стола.
– Мне не надо. Но ты не ответил на мой вопрос.
Вино потекло через край чашки.
– Сперва пойдем со мной в храм, – сказал Гилберт, ставя кувшин на место. Он выпил вино и громко откашлялся. – Проклятая пыль! Наглотался за дорогу. Пойдем в храм и предстанем перед Богом, чтобы ты знал, что я говорю правду. А потом я скажу тебе, зачем приехал.
Хью решился и согласно кивнул. Он сомневался, чтобы Гилберт попытался убить его в храме, во всяком случае, не при стольких свидетелях. Тем не менее он был осторожен. Сам открыл дверь Гилберту и пропустил его вперед, а при входе в храм следовал на шаг позади брата.
Монахи молча и неподвижно стояли в полумраке нефа, устремив благоговейные взоры на алтарь, где брат Малком читал молитву: «О силы небесные, о хлеб нашей жизни…»
В саду Санча остановилась у живой изгороди из цветущей бирючины, распространявшей вокруг сильный медовый запах. Она вдохнула всей грудью дивный аромат и пошла дальше по раскаленным от солнца плитам дорожки, останавливаясь то там, то тут и тщательно подбирая букет примирения, который собиралась вручить мужу. Она сорвала несколько маргариток – белых и самовлюбленных, добавила к ним прелестные синие колокольчики и три алых мака.
Подходя к аббатству, Санча увидела каких-то людей и чужих лошадей во дворе, но подумала, что это приезжие путники, остановившиеся отдохнуть. По правде говоря, ей было не до них, ее мысли занимало совсем другое.
Она легонько постучала в дверь ризницы. Приглашения войти не последовало – лишь плыло в застывшем воздухе латинское песнопение вечерней молитвы. Санча вошла и увидела, что в комнате никого нет. «Странно, – подумала она, – ведь еще недавно его голова виднелась в окне ризницы». Гадая, куда мог подеваться Хью, она подошла к столу. Во всяком случае, он наверняка где-то близко. Перо валялось, небрежно брошенное, у края стола. Она переложила его к стопке бумаг, сложенных поверх хозяйственной книги. Только теперь Санча обратила внимание на квадратный лист бумаги, лежавший отдельно и перевернутый исписанной стороной вниз.
Она сама не смогла бы сказать, зачем перевернула этот лист. Скорее всего из чистого любопытства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102