Но не возьмешь этот прием по абонементу из библиотеки приемов, не одолжишь на случай – он основной момент мировоззрения и еще более мироощущения художника. И когда встречаются на протяжении веков два художника во всем разные, но одинаково применяющие этот метод, – духовное их сродство несомненно и незыблемо. Так устанавливается родство Свифта с Толстым; можно ли не вспомнить, читая описание обряда пресуществления у Свифта, толстовское – в «Воскресении» – описание обряда причастия? Ведь тут моментами буквальное совпадение! Заимствование? Пустяки! Мироощущение, кровь и нерв творчества не заимствуют, тут духовное сродство. Чему ж удивляться – разве не был Толстой «срывателем всех и всяческих масок» в своей эпохе и среде? Через века и страны они родственны друг другу, одинокие бунтари, рвавшиеся за рамки своего окружения и времени и одинаково не желавшие видеть ростки будущего в настоящем.
Тематически шестая глава продолжает развитие сюжета «Сказки бочки», повествуя о похождениях третьего брата, Джека, – прозрачный псевдоним кальвинистов, пуритан, сектантов всех мастей, отколовшихся на протяжении шестнадцатого и семнадцатого веков от официальной англиканской церкви и тридцати девяти пунктов ее катехизиса и объединенных в общем термине – нонконформисты («несогласные»). Аллегория Свифта все так же намеренно прозрачна, стиль и метод те же, что в четвертой главе. Набрасывая скупыми штрихами сжатую историю реформации (бунт двух братьев против Петра), автор с громадной сатирической силой обнажает психологический смысл религиозной борьбы пятнадцатого и шестнадцатого веков, сняв с него покровы условленного понимания. Конечно, Свифту недоступен был анализ социально-экономических причин возникновения этих сект – крайне левого крыла протестантизма – в Европе и Англии; тем более он не мог понять закономерности, с которой разбитые кадры кромвелевской революции, разочаровавшиеся в создании «царства божия» на земле, сказали: «Царство божие внутри нас» – и устремились в лоно религиозного мистицизма. Но идейно-психологический пафос этого мистицизма он понял превосходно. Понял – и восстал против него как мыслитель-реалист, как художник-реалист, как человек могучего критического разума. Биографы и комментаторы радостно указывают, что сравнительная кротость Свифта в нападении на Мартина объясняется тем простым соображением, что не мог же он, в то время уже священник англиканской церкви, подрубать сук, на котором сидит, необузданная же ярость атаки на протестантские секты ничем не компрометировала его. Нет нужды оспаривать эти очевидные рассуждения, можно даже их принять и пойти дальше и глубже – это всегда рекомендуется при изучении Свифта.
Уже Игнатий Лойола внес в мистику католицизма сухую рассудочность и автоматичность. А к концу семнадцатого века она совершенно выветрилась, целиком превратилась в обрядность, в звонкие погремушки и нарядные блестки на «кафтане Петра», в эффектное театральное зрелище. Католический мистицизм перестал быть соблазнительным даже для наивного мышления; можно было с ним разделаться, обессмыслив обрядность. Но и в лютеранстве, а тем более в английской его ветви – англиканстве – уже с момента возникновения его мистическое начало было сведено к минимуму: сухой рационализм, дух конкретной деловой практики был содержанием этой церкви, родившейся сразу как государственный институт. С тем большей силой эксплуатировали мистическое начало – в благоприятной для них социальной обстановке – пуританские секты, нонконформисты. Отсюда яростный гнев Свифта против символического «Джека», против упоминаемых в «Сказке» исторических фигур Якова Беме, Джона Нокса, Кальвина, Иоанна Лейденского – этих ярких представителей мистической истории и религиозного экстаза. С исключительной остротой умственного зрения, проникающего сквозь все покровы, видел Свифт: здесь таится главный враг человеческой свободы и разума.
Как же разрушает Свифт мистическое, или, говоря языком эпохи, «божественное» или «духовное» в человеке?
Взбунтовавшись против Петра и поссорившись с Мартином (шестая глава «Сказки» – уход нонконформистов из англиканской церкви), Джек создает «секту эолистов» – «самую прославленную и самую эпидемическую секту». «Эпидемическую» – какой характерный термин! «Эолизм» распространяется как душевная, психическая болезнь. Но что такое «эолизм»?
В, примечании самого Свифта в начале восьмой главы, рассказывающей об «эолистах», читаем: «эолисты, то есть претендующие на вдохновение, озарение». Не мистификация, не аллегория – конкретное, точное определение: основным догматом протестантских сект и была вера в постигающее человека внезапное озарение. «Вселился дух божий» – такова ходячая формула протестантской мистики. Но «дух божий» – это и есть «эол» (ветер по-гречески). Значит, одержимость «божественным» – это душевная болезнь, психическое расстройство. С потрясающей силой реалистического, рисунка описывает Свифт в восьмой главе «Сказки» проявление и признаки болезни эолизма, заимствуя иллюстративный материал из практики пуританских проповедников, доводивших себя и слушателей до состояния «духовного экстаза». Изгнать разум, заменив его экстазом, – такова, по Свифту, цель этих проповедей. И хотя есть в этом описании и мистификационные нотки, но оно называет все своими именами и достаточно реалистично, чтоб быть понятным каждому читателю.
Мистическое, то есть «божественное», в человеке порабощает, лишает свободы и разума – таков подсказанный гневно-брезгливым анализом религиозного чувства окончательный вывод из похождений Джека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140