Что из отвергаемого нами сегодня могло
опираться на подлинные наблюдения, пусть мимолетные и случайные, сделанные
еще до того, как возникла наука и присвоила себе право решать, что может
быть открыто в будущем, а что - нет? Этот вопрос касается
одного-единственного мира - нашего. А как насчет других? Волновая механика
уже сегодня допускает, что бок о бок с нашей может существовать в том же
пространстве иная Вселенная. Не так уж трудно сделать следующий шаг и
предположить, что таких Вселенных может оказаться несчетное количество.
Логически рассуждая, в каждой из них законы природы могут быть чуточку
иными. А потому все, что мы только можем себе представить, может
существовать где-то в безграничной, неизмеримой действительности!
Большую часть лекции Хольгер зевал, а потом, когда мы отправились
чего-нибудь выпить, иронически бросил:
- Эти математики так напрягают мозги, что ничего удивительного нет,
если они впадают в метафизику. Ставят все вверх ногами.
Я злорадно ответил:
- А ведь ты, не зная о том, употребил самое верное определение.
- Это какое?
- "Метафизика". Толкуя буквально, метафизика - это то, что лежит "за
физикой", вне ее. Иначе говоря: там, где кончается физика, которую
измеряешь инструментами и приборами, обсчитываешь на логарифмической
линейке, начинается метафизика. Как раз в этой точке мы с тобой, парень,
сейчас и находимся - в точке, где кончается физика.
- Ха! - он осушил бокал и заказал еще. - Вижу, тебя это захватило.
- Возможно. Ты только подумай - разве мы знаем в полном смысле этого
слова, что такое физические измерения? Может, мы просто-напросто
присваиваем им названия, ничего общего не имеющие с сутью? Хольгер, что ты
такое? Где ты? Что ты, где ты, когда ты?
- Я - это я. Я здесь. Сейчас. Пью что-то, не первосортное, кстати.
- Ты - в равновесии с чем-то. Связан с одним из элементов конкретного
континуума, общего для нас обоих. Этот континуум - вещественное воплощение
конкретной математической зависимости меж пространством, временем,
энергией. Иные из этих зависимостей мы знаем под именем "законов природы".
И потом мы создали науки, которые называем физикой, астрономией, химией...
- У-уффф! - он поднял бокал. - Перестань уж. Пора и выпить как
следует. Скооль! <твое здоровье! (датск.)>
Я замолчал. Хольгер тоже не возвращался больше к этому разговору. Но
он не мог его не запомнить. Быть может, это ему чуточку помогло - гораздо
позже. По крайней мере, я на это надеюсь.
За океаном вспыхнула война, и Хольгер потерял покой. Месяц тянулся за
месяцем, и он становился все мрачнее. Стойких политических взглядов у него
не было, но он с яростью, удивлявшей нас обоих, твердил, что ненавидит
фашистов. Когда немцы вторглись на его родину, он три дня пил без
перерыва.
Однако оккупация Дании проходила довольно спокойно. Проглотив горькую
пилюлю, правительство - единственное правительство, поступившее так -
осталось в стране, которой был придан статус нейтрального государства под
немецким протекторатом. Не думайте, будто это был акт трусости. Он означал
еще, что король смог несколько лет препятствовать насилию, особенно по
отношению к евреям - а ведь такое насилие было уделом всех других попавших
в немецкую неволю народов.
Хольгер себя не помнил от радости, когда датский посол в США выступил
на стороне союзников и предложил американцам высадиться в Гренландии.
Большинство из нас уже понимали, что рано или поздно Америка будет втянута
в эту войну. И наилучшим выходом для Хольгера было бы дождаться этого дня
и вступить в армию. Впрочем, он мог уже сейчас встать в ряды британских
войск или частей "Свободной Норвегии". Часто, сам себе удивляясь, он
говорил мне:
- В толк не возьму, но что-то меня от этого удерживает...
В 1941 году стали приходить известия, что Дания сыта по горло. До
взрыва еще не дошло (он случился в конце концов в виде забастовки, и
немцы, свергнув королевское правительство, стали править страной, как еще
одной завоеванной провинцией), но слышались уже выстрелы и разрывы
динамитных бомб. Потратив много времени и пива, Хольгер наконец решился.
Его вдруг охватило неизвестно откуда взявшееся яростное желание вернуться
на родину.
Мне его решение казалось бессмысленным, но отговорить его мне не
удалось. И я отступился. "В-седьмых и последних", как говорят его земляки,
он был не американцем, а датчанином. И вот он уволился с работы, устроил
нам прощальную вечеринку и отплыл на шведском пароходе. Из шведского порта
Хельсинборг он на пароме перебрался в Данию.
Наверняка немцы первое время не спускали с него глаз. Но он был вне
подозрений, работал на заводах "Бурмистер и Вайн", производивших судовые
двигатели. В середине 1942 года, узнав, что немцы потеряли к нему интерес,
он вступил в сопротивление... и обнаружил, что его рабочее место обладает
исключительными возможностями для саботажа.
Не буду рассказывать подробно историю его деяний. Он неплохо себя
показал. Вся организация неплохо себя показала, действовала столь
изощренно, в постоянном контакте с англичанами, что за всю войну провалов
почти не было. Во второй половине 1943 года Хольгер и его друзья свершили
самое славное свое дело.
Был человек, которого потребовалось тайно вывезти из Дании. Его
знания и способности оказались крайне необходимы союзникам. Немцы
прекрасно знали, кто он, и не спускали с него глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11