Продолжая надменным тоном вести переговоры с Россией, Наполеон втихомолку уже двигал свою армию к ее пределам. Французские войска подступали к Висле; Даву стоял в Эльбинге и Мариенбурге, Удино – в Мариенвердере, Ней и гвардия – в Торне, вице-король – в Полоцке, Вандам, Ренье, Сен-Сир, Понятовский и четыре резервных кавалерийских корпуса – между Варшавой и Модлином, Макдональд – близ Кенигсберга, австрийцы – близ Лемберга. В общей сложности для вторжения в Россию первоначально было поставлено 500 000 человек под ружье. Осужденные на неподвижность, раздраженные этим мешканием в чужих краях, вдали от родины, французские солдаты волновались и рвались в бой, а пока в ожидании сражений бражничали. Во французской армии никогда не было недостатка в вине, так как Наполеон считал его мощным помощником полководца. Он неоднократно говаривал, что вино и водка – это тот же порох, который бросает солдат на неприятеля. И опьяняемые хвастливыми речами, оглушаемые потоками вина, полные непонятного безрассудства, Наполеон и армия нетерпеливо ждали момента, когда им нужно будет понестись с головокружительной быстротой навстречу ожидавшей их пропасти.Хотя Наполеон и обольщался надеждой, что Россия не считается с серьезной возможностью войны, но на самом деле в Петербурге с начала 1812 года войну считали неизбежной, а в марте этого года император Александр написал шведскому наследному принцу (Бернадотту), что война не только неизбежна, но и должна разразиться с минуты на минуту. Ввиду этого 9 апреля государь отправился к армии в Вильну.14 (26) апреля Вильна огласилась колокольным звоном. Улицы были переполнены народом, из всех нарядно разукрашенных флагами домов выглядывали головы любопытных. Но вот забухали пушки и послышалась частая сухая дробь барабанов. Уличные толпы пришли в движение – все заволновалось, засуетилось, принялось махать шапками и платками; это древняя столица Литвы встречала своего государя, императора всея России Александра Первого.Государь ехал в коляске с обер-гофмаршалом графом Толстым. Его свиту, кроме адъютантов, составляли: принц Георгий Ольденбургский, канцлер граф Румянцев, государственный секретарь Шишков, статс-секретарь Нессельроде, министр полиции Балашов, генералы: Беннигсен, граф Аракчеев, из иностранцев: шведский агент граф Армфельд, находившийся в постоянном общении с французскими заговорщиками и роялистами и личный друг великого интригана Нейпперга; затем барон Штейн и генерал-майор Пфуль, считавшийся тогда великим тактиком и стратегом. Около коляски императора ехал верхом встретивший его военный министр и главнокомандующий первой западной армией Михаил Богданович Барклай де Толли, прозванный не любившими его солдатами «Болтай, да и только». Несмотря на то, что ему перевалило уже за пятьдесят лет, Барклай молодцевато держался в седле, нагибаясь в сторону государя и посматривая на него с выжиданием своими холодными, умными глазами: государь начал было говорить ему что-то, но вдруг остановился и задумался. Вот в ожидании продолжения государевых слов военный министр и наклонялся с седла, чтобы – Боже упаси! – не проронить слова, буде государю угодно будет вновь заговорить.Но государь, казалось, совсем забыл о начатой фразе. Откинувшись с усталой, мягкой грацией на спинку экипажа, он задумчиво смотрел на оживленные, радостные толпы народа. Вдруг какая-то тень мелькнула в его мечтательных, добрых глазах, и на высоком, строгом, благородных линий лбу залегла резкая морщина, так не вязавшаяся с его тридцатью четырьмя годами.– Радуются! – с грустной улыбкой сказал он Толстому, легким движением головы показывая на народ. – А приведет Бог, чтобы нам пришлось отступить отсюда, так они и Бонапарту не хуже встречу устроят. Что и говорить – верно-под-данны-е! – протянул государь.У Толстого от негодования даже седые усы затопорщились.– Хотя вы, ваше величество, насчет искренности верноподданнических чувств местного населения и бесконечно правы быть изволите, но только не может того быть, чтобы наше преславное воинство оному корсиканскому злодею не отбило охоты в наши пределы пожаловать. Небось не обрадуется, как наши молодцы ему трепку зададут! – сердито проговорил Толстой.Государь, улыбаясь, обернулся к Барклаю и посмотрел на него. Тот еле заметно повел плечом в ответ.– Ну что, Михаил Богданович, – сказал ему госу-дарь, – как ты думаешь, зададут ему трепку наши молодцы? – В это время коляска повернула в боковую улицу, и перед ними показался величественный Николаевский собор, на паперти которого уже стоял соборный причт во главе с архиереем, готовые к встрече императора. Улыбка сбежала с лица императора Александра и какой-то теплый мистический огонек сверкнул в глазах. – Вот кого надлежит нам вопрошать об этом, только Он один и может дать нам ответ! – как бы раскаиваясь, проговорил государь. – Так помолимся же Ему, да благословит Он труды и начинания наши! – И государь снова погрузился в прежнее тревожное раздумье.Отслушав молебен, государь отправился в замок, на котором немедленно же взвился императорский штандарт. Приняв рапорт коменданта и депутацию именитых горожан, государь, позавтракав на скорую руку и даже не отдыхая с пятидневной дороги, немедленно принялся за дела. Он категорически отказался от всяких торжественных обедов и балов, с присущей ему простотой заявив, что не время помышлять об удовольствиях, когда Россия поставлена лицом к лицу с важным делом.Выслушав доклад Барклая де Толли о положении пел в армии, государь приказал созвать первое военное совещание, чтобы рассмотреть диспозиции, составленные в петербургском главном штабе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80