-- А пока, мой Повелитель, вы позволите мне кое-что
выспросить у самого Трисмегиста? Мне не дает покоя мысль, что
он все-таки является прямым потомков древних Магов-Императоров.
-- Но ведь он потерпел сокрушительное поражение на
Проклятом острове. -- Сосредоточенно сдвинул брови Горван. --
Разве это не говорит о том, что он -- всего лишь жалкий
самонадеянный выскочка?
-- Не знаю, не знаю. -- Задумчиво побарабанил пальцами по
столу Толи-Покли. -- Где-то он ведь обрел свои магические силы
и научился пользоваться невиданным боевым искусством. Пока он в
нашей власти, я вытрясу из него все его знания.
-- Только не слишком порть его шкуру. -- Хищно усмехнулся
Горван. -- Я знаю о твоих методах допроса. Помни: Трисмегист
мне пока нужен живой и более-менее невредимый. Он сейчас
слишком слаб, не выжми из него последние капли жизни.
-- Как прикажете, мой Повелитель. -- Главный Маг встал и
низко поклонился Горвану. -- Мне не терпится немедленно
взглянуть в полные страха глаза нашего некогда сильнейшего
врага. Я хочу лично начать допрос. Позвольте мне приступить к
этому сладостному делу.
-- Позволяю. -- Махнул рукой Горван. -- Я закончу с
отчетами командиров и позже сам спущусь в подвал. Я тоже хочу
получить ответы на некоторые свои вопросы. Пусть Трисмегист к
этому времени станет разговорчив.
-- У меня говорят даже каменные статуи. -- Толи-Покли
плотоядно облизал языком губы. Лысый череп и холодный
немигающий взгляд делал его похожим на змею, так что Горван
всегда удивлялся, что язык у Главного Мага не раздвоенный, а
обычный человеческий.
* * *
Ремин был надежно прикован цепями к кольцам, намертво
вмонтированным в каменную стену тюремной камеры. Цепи были
настолько короткими, что узник даже не мог лечь на пол, ручные
кандалы и железный ошейник тянули его вверх, так что спать
приходилось сидя. Камера находилась, как он понял, глубоко под
землей, но была на удивление сухой. У противоположной стены, до
которой не мог дотянуться Ремин, стоял напольный канделябр с
тремя масляными лампами, ярко освещавшими довольно просторное
помещение. Но свет горел не для того, чтобы узнику было тепло и
уютно. Каждый раз, перед тем, как войти внутрь, его стражники
внимательно осматривали камеру через маленькое окошечко в
толстой медной двери. Потом слышался грохот тяжелых запоров,
дверь быстро распахивалась, и в нее вваливалось трое дюжих
тюремщиков, двое из которых приставляли к груди Ремина острые
копья, не давая пошевелиться, а третий в это время ставил на
пол старую помятую оловянную миску с отвратительной похлебкой,
забирал пустую и доливал масло в светильники. После этого
стражники выскакивали из камеры и захлопывали за собой дверь.
Вытягивая закованные в кандалы ноги, кончиками пальцев Ремин
мог захватить и подтянуть поближе миску с похлебкой. Ее нарочно
ставили так, чтобы он едва-едва мог до нее дотянуться, потому
что приближаться ближе к опутанному цепями юноше широкоплечие
тюремщики не отваживались. Пустую миску ему приказывали бросить
в угол, чтобы в следующий раз вновь сменить ее на полную.
Сначала Ремин сопровождал подобные меры безопасности
насмешками, пытаясь вывести тюремщиков из равновесия, но потом
ему это наскучило, и каждое появление людей он стал встречать
гордой презрительной улыбкой. Ремин не знал точно, сколько
времени прошло с тех пор, как его поместили в этот подвал, и
где он, вообще, находится.
Когда его выволакивали из трюма корабля Юнора, на голову
надели плотный кожаный мешок, а сняли только тогда, когда Ремин
уже был надежно прикован к стене этой камеры. Единственным
счетчиком времени служили регулярные посещения тюремщиков.
Оказавшись отрезанным от мира, Ремин первым делом просчитал в
уме время между визитами. Между ними оказалось около восьми
часов. Приходили стражники уже восемь раз, значит, близились к
концу третьи сутки его заточения.
"По крайней мере, они обеспечивают мне трехразовое
питание", -- грустно усмехнулся молодой человек. Хотя жидкую
похлебку, наверное, готовили из болотной воды с накрошенным в
нее заплесневелым хлебом. "Чего же они от меня хотят? Зачем я
им нужен?" Эти вопросы беспокоили Ремина, но самым важным был
вопрос: "Где сейчас Трис, и что с ним?" Тюремщики, разумеется,
не ответили бы на него, и сознание своего бессилия и
бездействия все больше и больше угнетало разум Ремина.
"Именно этого они и добиваются, -- говорил он сам себе, --
они хотят лишить меня воли, силы, мужества. Но это у них не
получится." Чтобы не впадать в отчаяние, он вспоминал свое
детство и юность, проведенные среди далеких северных гор и
озер. Он восстанавливал в памяти свое знакомство с Трисом,
приезд в Этла-Тиду, первую встречу с Лораной. Особенно бережно
и тщательно Ремин берег воспоминания о прекрасной принцессе
Этла-Тиды. Он старался до мельчайших подробностей припомнить
все их беседы и придумывал новые темы разговоров, которые могли
бы быть им интересны и приятны. Это занятие так увлекало его,
что он переставал замечать свою тюрьму, и его мысли уносились
далеко-далеко.
К реальности его вернул грохот запоров на двери. Ремину
показалось, что с момента последнего прихода тюремщиков прошло
менее восьми часов, а это означало, что готовятся какие-то
перемены в его участи. И точно: вместо трех человек на этот раз
в его камеру втиснулось шестеро, один из которых явно был
магом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149