Люди были случайной добычей. Вот и не обратили тогда особого внимания на предупреждение Водяного. А зря, как оказалось!
А пока все шло своим чередом. Назавтра горел скорбный погребальный костер. Мне было трудно удержать слезы. Но здесь на похоронах не плачут, здесь поют особые песни. Песни торжественные, совсем не скорбные. Но я не могла отказаться от своих земных обычаев и положила у костра цветы. И Добродю приносила, и этим мужикам, кого и по имени-то не всех помнила. Похоже, я никого не оскорбила этим.
А потом я опять занималась ранеными. Двоим стало заметно лучше, а вот третий пока был плох. Ему волколак чуть руку не отгрыз. А я не Нана — с того света возвращать не умею. Ох, что-то долго они не возвращаются. Срок, Наной назначенный, уже прошел, а их все нет. Я молилась всем богам, обращалась с мольбой к Кедрам, чтобы ничего не случилось с Наной и Яськой. И ждала их, чутко прислушиваясь, не прозвучит ли отголосок мысленного зова моих добрых нянек — Наны и Яськи. Ждала и ночью, и днем, самой себе удивляясь, что успела так привязаться к ним. Как же мне их не хватало!
* * *
Я с дозором встречал караван степичей. Пока дошли до заставы, пока предварительный до смотр шел, я весь извелся. Хотелось Татке караван показать. Ей же все у нас интересно, а караваны она еще не видела. Да, если честно, хотелось сестрой похвастаться! Караванщики знакомые — много лет уже ходят, по именам друг друга знаем. Представлял, как покажу свою сестрицу-красавицу. Вот удивятся!
Короче, едва дождался, пока освобожусь. Помчался в крепость, а Татка как сквозь землю провалилась. Потом кто-то сказал, что они с Рысем долго разговаривали. Я к Рысю. Думаю, поди чего-нибудь ей наговорил, обидел сестрицу, а ну как она уйдет куда-нибудь! Ой, чего только в голову не пришло, пока Рыся нашел. Спрашиваю у него: «Где Тата?» А сам готов уже в драку лезть, так себя накрутил. А Рысь такой сумрачный, задумчивый, посмотрел на меня и говорит:
— На озере твоя Тата. С Водяным и русалками дружбу свела. Цветы для них сейчас сажает… А русалки — ничего, красивые.
— Как с русалками?! Да разве ж можно!
— Ага, я тоже так думал. А оказывается — можно. Твоей ненормальной сестрице все можно… Она тоже красивая…
Посмотрел я на Рыся. Не похоже, что издевается. Странный он сегодня какой-то. И бегом на озеро. А Татка уже навстречу идет. Улыбается мне так светло, что сразу на душе покойно стало и тепло как-то. Она ведь и вправду с озерными жителями дружбу свела. Меня обещала познакомить. Ну я ей говорю, что караван пришел — бежим скорее. А она вдруг чего-то испугалась. Надо, мол, в мужскую одежду переодеться, нельзя мне в таком виде показываться. Смешно, почитай два месяца так перед всем гарнизоном ходит, и ничего. А тут… Я тогда не думал даже, что у Таты дар есть — опасность чуять.
Ну мы ей одежку подобрали, да так, чтобы не разобрать было, что женщина переодетая, Да чтобы волос не видно. Она же темная, а мы на заставе, кроме Рыся и Наны, все русые. Татка бы и глаза готова чем-нибудь закрыть только чем их закроешь? В общем, пришли мы на гостевое поле, когда караван уже на ночевку устраивался. Тата близко к повозкам подходить не стала, издали все рассматривала. Эх, сорвалось у меня — сестрицей похвалиться! Если бы я знал, хвастун несчастный, чем это могло закончиться!
С торговыми караванами в Град часто разные бродячие лицедеи и певцы приезжали. У нас, полесичей, любили артистов, вот они и старались в Полесовье добраться. На последние деньги в караване место покупали, кормились тем, что в дороге выступали в караван-сараях да на постоялых дворах. Вот и с этим караваном приехал певец, уж больно хвалил его караванщик. А вечером на гостевом дворе он представление устроил. Стоян всегда часть гарнизона отпускает на гостевой двор, а другие со стены смотрят, коли охота.
Вот и нынче так же было. Тату я уговорил во двор пойти, к костру. С нами Рысь пошел. Пристроились мы позади своих втроем. Тата какая-то встревоженная была, и мы с Рысем, на нее глядя, что-то неуютно себя почувствовали. А тут и певец от повозок выплыл. Иначе и не скажешь! Идет, как князь, важный, величие свое расплескать боится. А разодет, точно наложница в гареме у богатого купца! Даже ожерелье из самоцветных камней на груди сияет. Татка, чтобы не расхохотаться, полплаща, наверное, себе в рот запихала. И мы с Рысем тоже едва не рассмеялись и над певцом этим, и над Таткой.
Но пел он здорово! Я такого еще не слышал! За это пение я ему и наряд его женский, и чванство простил. Долго его слушали. И пел он здорово, и песни у него хорошие были. А потом запел он о дороге, по которой всю жизнь человек идет — от рождения и до смерти. Сижу я — слушаю, и вся моя жизнь передо мной проходит. И не заметил даже, как уснул. Да и все у костра уснули, потому что чары на ту песню были наложены. Только Нана успела те чары учуять, да Тата устояла.
Ну вот, сплю я, сидя у костра, и снится мне, что змея к нам подкрадывается. А я ни рукой, ни ногой не могу пошевелить. А змея все ближе и ближе, вот-вот укусит. Уже и зубы ее вижу, а змея как свистнет мне в ухо! Аж уши зало жило, с меня весь сон скинуло! Стоим мы с Рысем с мечами наголо, во все стороны вертимся — откуда, что, где? И все парни повскакивали, оглядываются. Давай друг над другом и сами над собой потешаться да разбираться, кто это так свистел по-разбойничьи. А певец сразу другую песню завел, а сам злобу за улыбкой прячет. Я это сразу заметил и меч не опускаю.
Тут Стоян с Наной и воинами подбежали, видно, рядом были. У Таты спрашивают: «Кто?» А от костра в ночь двое бежать бросились, и певец, как заяц, к воротам рванул. Остолопы, куда ж они со двора-то денутся?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68