отстал обоз от армии, потеряли его вояки и забыли. И никому стали не нужны тысячи женщин – молодых, красивых. Уж бабоньки и разведчиц во все края отправляли, а разведчицы возвращались ни с чем – мол, на много суток пути ни единого человечка не встретили – либо вообще не возвращались, это даже чаще. Вот и гадай: встретили они там женихов и теперь милуются, обо всём позабывши, или приняли смерть мучительную? Вдруг напоролись на зверя лютого или рогатые память отшибли? Поди проверь…
Повезло в конце концов. Тому же Сотону спасибо, отыскал бабочек. Он в отряде за проводника был – мужиков прямиком к озеру вывел, великая ему за то благодарность. Но сынка ему Булган не отдаст, не для того рожала, муки терпела, ночей не спала, когда болел Джорик.
– Сынок, а сынок, – тихонько позвала она…
ГЛАВА 8
Краснобровая поляна, Тункинская котловина
Бей в глаз, не порти шкуру.
Одиссей
Сынок и вправду возлежал на поляне с женой возлюбленной. Они только что опробовали первый таёжный способ, который пришёл неистовой Другмо в голову, когда увидела у встреченных охотников из племени мужа медвежий капкан. Так и назвала новую позицию «медвежий капкан». Рассказала супругу, тот загорелся:
– Давай сразу и попробуем.
Получилось не сразу. Зато уж когда пошло…
Сейчас Гессер и супруга отдыхали лёжа на спине и глядя из-под навеса в чёрное звёздное небо. Небосклон чертили метеориты, сброшенные Яшил Саганом просто так – от скуки. Никуда и ни в кого он не целился, просто швырял и смотрел на красивый огненный след. Так порой сидит охотник на берегу и бросает в воду камешки, зря рыбу пугает, но про то не думает, любуется кругами по воде.
Вдали что-то громыхнуло, и горизонт слабо окрасился. И ещё раз, и ещё. Джору почему-то подумал, что это средний брат Хохосо очиром балуется, громом гремит. Они с Яшей дразнили громовержца смешной кличкой Очирвани, что значит «вырви глаз». Хохосо не нравилось, и он пытался поколотить братьев. Иногда и поколачивал: бросит очир, тот всегда в цель попадает, а уж больно…
О чём это я? – удивился молодожён. Какой Яшил, какой Хохосо? Что за мысли дурацкие в голову лезут? Заснул. Почему же проснулся? Услышал какой-то звук.
Гессер прислушался. Посторонний звук точно был – тонкий-тонкий. Так это же колокольчик звенит, догадался парень. Тот самый, который на шее Огонька привязан. Но почему? Вчера не звенел, позавчера не звенел, когда к желтопузым скакал – не звенел, когда обратно с Другмо возвращался – и тогда не звенел. Может, колокольчик никакой не колокольчик, а так – одна видимость? Да нет же! Он звенел-заливался, пока я коня не встретил, вспомнил Джору. Я по колокольчику Огонька отыскал, услышал звон и узнал, откуда он. А что ж он сейчас затренькал? Может, на коня напали дикие звери, тот дёргается, дрожит, и это – предупреждение об опасности? Моего Огонька решили украсть! Золотой конь – ценность великая!
Гессер подпрыгнул с упругого ложа из пихтовых лап и душистых таёжных трав и опрометью бросился на тревожный звонок. Подбежал к коню, который мирно пасся и никакой тревоги не выказывал, слава Батюшке! Хозяин облегчённо вздохнул и обнял Огонька за шею. Чмокнул в ноздри и вдруг услышал шёпот:
– Сынок, сынулечка…
Этот голос Джору узнал бы из тьмы других – Булагат, маменька!
– Мама, ты где? – растерянно спросил он, пристально оглядывая непроглядную таёжную темноту.
– Джору, ты меня услышал, вот умничка.
– Маменька, слышу тебя хорошо. Ты где?
– Я в Юртауне, в твоём родовом жилище. Джорик!
– Чего, мама?
– Джорик, сынок, тебе грозит страшная опасность.
– Неужели дядя Сотон слопал мои любимые просяные лепёшки с мёдом?
– Как всегда шутишь, озорник? Ой, Джорик, как я соскучилась. Как хочу тебя обнять и прижать к груди… Ладно, это потом! А сейчас слушай внимательно…
Гессер слушал, а сам шарил глазами, стараясь отыскать источник маминого голоса. Отсюда звучит или отсюда? Ага, вот же! Голос шёл из серебряного колокольчика, услышать его можно было, только склонившись к шее коня. Чудеса!
– Я подслушала разговор Сотона и старого тройника Забадая, помнишь такого?
– Забадая? Прекрасно помню. Сегодня встретил и сразу вспомнил. Мы с его дочкой Цыцик играли в свадьбу, в целителя, в ползуны-рогатые. И что, мама, она замуж вышла?
– Замуж-то вышла, родила уж, но я совсем о другом. Сотон Забадая уговаривает, чтобы тот созвал свою боевую тройку – Сордона и Долбона.
– Ну и пусть ветераны соберутся, тряхнут стариной, старое помянут, минувшие дни и битвы, где раньше сражались они. Милое дело!
– Не милое дело, а чёрный заговор. Сотон просит, чтобы боевая тройка нынешней же ночью… А вы, кстати, сынок, где с красавицей женой сейчас милуетесь? В каком углу Мундарги?
– Колокольчик, мама, речь хорошо передаёт, внятно, только ничего не показывает. Мы на Краснобровой поляне.
– Какой колокольчик? – удивилась Булган.
– Твой голос звучит из серебряного колокольчика, который висит на шее моего коня Огонька. А мой голос слышен откуда?
– Доносится прямо у меня в голове. Ага, Сотон вернулся, ко мне под одеяло лезет! Разговор кончаю! Сотончик! Как твои бубенчики? Вот они – динь-динь! А колокольчик? Ма-аленький, вя-аленький! Дай-ка я его… – Слова эти явно предназначались мужчине, взошедшему на ложе к женщине, а вовсе не любимому чаду; хорошему сыну подслушивать такие речи не полагается.
Гессер и не стал. Он вспомнил о Другмо, по которой сильно соскучился, и бегом вернулся на пихтовое ложе. Издали разглядел светящий ему в ночи «бамбуковый фонарик из красного шёлка», и его нефритовый стебель напрягся. Другмо раскрыла «тысячу чар», забывая «тысячу скорбей».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131