– Вы имеете в виду тех? – Вайс кивнул по направлению к дому.
Будгофт спросил:
– Вы считаете, что я был неправ, когда сказал, что Освенцим – центр работорговли?
– Я думаю, вы ошибаетесь.
– А почему?
– Есть и другие районы лагерей, не меньших масштабов.
– О! – радостно воскликнул Будгофт. – Эта ваша поправка дает мне надежду, что вы не осуждаете меня за мои слова.
– Напротив! Я просто считаю, что вы были не совсем точны, характеризуя ваш город.
Будгофт пожаловался:
– Гостиница, в которой я живу, переполнена представителями различных фирм, прибывшими для приобретения рабочей силы. И, поскольку я здесь уже почти абориген, они обращаются ко мне за советами. Лагерная администрация сбывает им людей, находящихся в таком состоянии, что половина их умирает в пути. Это не столько убыточно, сколько представляет некоторое неудобство для финансовой отчетности, документы которой должны сохраняться в архивах фирмы.
– И что же?
– Ну как вы не понимаете! – рассердился Будгофт. – Ведь в бухгалтерских книгах Стиннесов, Фликов, Борзигов будет значиться сотни тысяч трупов, за которые были заплачены деньги.
– А при чем здесь вы?
– Ну как же! Филиалы «Фарбен» здесь обосновались давно, и сотрудники управления рабочей силой концерна прибегали к особой бухгалтерской методике, чтобы зашифровать такого рода убытки.
– Значит, представителей других фирм заботит этическая сторона дела? – спросил Вайс.
– Да. И, очевидно, потому, что все это преступно и гнусно.
– Но это утверждено имперским правительством – значит, законно. И, как я слышал, даже установлены твердые цены, чтобы не было спекуляции людьми.
– Вы серьезно?
– А разве к этому можно относиться иначе как серьезно? – в свою очередь спросил Вайс. – Но я просто констатирую, что мы, немцы, узаконили торговлю людьми и это не совсем совпадает с общечеловеческими законами.
– Но человечество нас ненавидит! – с отчаянием воскликнул Будгофт.
– Вы полагаете, все мы, немцы, заслуживаем ненависти?
– В глазах других народов – да.
– Но вот это ваше признание свидетельствует о том, что есть разные немцы.
– Вы хотите сказать, какой я немец?
– Вы уже сказали.
– Я не все сказал. – На бледных щеках Будгофта выступили красные пятна. – Среди немецких рабочих, которые руководят на стройке военнопленными, есть такие, которые, невзирая на то, что сами могут очутиться в положении этих заключенных, оказывают им всяческую помощь. А ведь эти наши рабочие были отобраны и проверены гестапо как наиболее благонадежные и преданные рейху. Но вот недавно одного из них казнили за то, что он помог бежать группе заключенных. И он не один помогал им. Но когда беглецов поймали, они никого не выдали. Это произвело очень тяжелое впечатление на всех наших рабочих.
– Почему тяжелое?
– Ну как же! Русские – наши враги, и они могли назвать имена десятков немцев, отомстить нам, потому что всех названных, несомненно, казнили бы. А они ни одного не назвали. Во время побега они убили охранников, а наших двух рабочих только связали.
– Кажется, у советских это называется чувством пролетарской солидарности?
– Я не знаю, как это у них называется, но в результате существует предположение, что среди наших рабочих возникло нечто вроде тайной организации помощи русским.
– Вы сообщаете об этом мне как сотруднику абвера?
– Нет, отнюдь нет. Просто мне показалось, что вы... – Будгофт замялся.
– Что вам показалось? – строго спросил Вайс.
– Ну, просто, что вам не очень симпатичны гости госпожи баронессы, общество которых мы покинули.
– Вы ошибаетесь.
– Нет, – решительно объявил Будгофт, – я настолько не ошибаюсь, что заявляю вам здесь: я симпатизирую моим рабочим больше, чем всем этим господам.
– Вам не следует много пить, – мягко упрекнул его Вайс. – И еще больше не следует в таком состоянии откровенничать с кем-либо.
– Слушайте, – восторженно заявил Будгофт, – ну их к черту! – Он махнул рукой. – Поедем сейчас ко мне в Освенцим. Я вас познакомлю с чудными ребятами. Один – учитель, другой, как и я, – химик, но они, понимаете, настоящие немцы, не из коричневых.
– Есть еще другие цвета, – уклончиво заметил Вайс.
– Например? – спросил Будгофт. Потом вдруг, как бы догадавшись, успокоительно объявил: – Да нет, они вовсе не красные. Вы что подумали, что я сочувствую красным? Никогда. Просто мои друзья, как и я сам, стыдятся того, что сейчас творится.
Вайс сказал:
– Но там, где расположены военные заводы, теперь дырявое небо, и приглашать туда – это все равно что приглашать в гости на фронт.
Будгофт лукаво усмехнулся:
– Вы забываете, что «ИГ Фарбениндустри» не только представитель германской империи. Американская авиация не станет бомбить наши цехи. Это то же самое, что бомбить у себя дома дюпоновские химические заводы: удар был бы нанесен по общим капиталовложениям.
– А англичане?
– Две тысячи английских военнопленных работают здесь на наших предприятиях. Гестапо организовало побег двух англичан. Они должны предупредить Черчилля: ведь нельзя же бить по своим!
– Здорово!
– Да, в правлении «Фарбен» заседают умные головы. Если Германия выиграет войну, американские акционеры честно получат свою долю А проиграет – концерн «Фарбен» не будет обделен своими заокеанскими компаньонами. Для всех них война – без проигрыша.
– А для вас?
– Для меня? – машинально протянул Будгофт и, видимо протрезвев на свежем воздухе, произнес скороговоркой: – Знаете, вернемся, я что-то продрог. – Спросил: – Не очень подло будет, если я извинюсь перед Шиком? – Оправдываясь, объяснил: – Ему ничего не стоит устроить какую-нибудь гадость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27