..
— И — что? Будем жить безмятежно до того самого момента, когда она все узнает? Да и безмятежно ли...
— Ну, это произойдет не скоро! И ты думаешь, мало на свете приемных детей, которые рано или поздно узнают правду о родителях? Считаешь, что на этом их жизнь и любовь к «папе» и «маме» заканчивается? Да ты, никак, сериалами увлекаешься? В сознательном возрасте не такая уж это и травма. Наоборот — уважать будет и любить еще сильнее.
— А ты уверен, что именно «любить и уважать»? Что ее отношение ко мне будет именно таковым, когда она поймет, что я оставил ее из жалости?
— Из жалости? — Голубые глаза сузились. — Только поэтому?
— Ну не из большой же любви! — фыркнул я. — Просто, если я скажу «нет», девочку... поместят туда, где у нее не будет детства. Или вообще ничего не будет. И одним несчастным существом в мире станет больше.
— Ах, какие мы благодетели, оказывается! — сморщился Амано, — Жертвуем собой ради счастья своего ближнего! А грань между любовью и жалостью ты вообще видел?
Я отвернулся к окну. Видел, не видел... Именно, что жертвую. Ему не понять всей трагедии происходящего. Девчонку повесили мне на шею только потому, что ее нужно было куда-то пристроить. Каким боком подвернулся я — неважно, но, похоже, был в тот момент самым подходящим кандидатом на роль «отца». Неприметный. Нелепый. Рассеянный. В общем, человек, которому без его ведома можно приписать многое, и, что самое забавное, окружающие поверят любой глупости, с ним связанной. Поверят сразу и охотно. А мне... Только ребенка не хватало! Я не хочу взваливать на себя заботу о ком-то, потому что знаю яснее ясного: как только соглашусь, уже не смогу изменить решение. И буду прикладывать все усилия, чтобы... Мне хорошо известно, каково это, не иметь детства. А девочке светит то же самое, но в еще более жестком варианте. Она и сейчас-то не выглядит особенно счастливой, но хотя бы начала привыкать к мысли, что у нее все-таки есть родители. Родитель. Стоит отказаться — и хрупкий мир детской души разобьется. Вдребезги. Как когда-то разбился мой мир.
Да, она ничего для меня не значит. Но ведь ей-то этого не объяснишь! И другим тоже. Посмотреть на того же Амано: вон как недовольно скривился. Осуждает мою нерешительность. А сам как бы поступил на моем месте? И представить не может, потому что место у него всегда было и будет другое. Свое. На своем этаже. А мой этаж — полуподвальный.
Я подошел к столику и сказал Эд.
— Пошли домой.
Эпизод 26
БЛИЖЕ СЕБЯ САМОГО
Амано Сэна.

Кафе «У тетушки Би», 18 февраля 2104 г., 23.00.
Наверно, «разочарование» — самое подходящее слово для описания моего состояния. Разочарование чем? Да всем, абсолютно всем. Своей дурацкой попыткой вызволить напарника из лап неизвестно каких бед, оказавшейся такой ненужной. Напрасным привлечением Доусона и Паркера. Зачем все эти метания и переживания, если ситуация разрешилась совершенно без нашего участия? Знай себе лежи на бочку да брюшко почесывай! Прилетел бы я к Мо на пять минут раньше или на десять позже, скоординировал бы свои действия с товарищами по службе или нет — все едино. Да и сведения об Империи можно было не выцеживать из Сети да архивов — раз нам и так все рассказали. Правда, все ли?
Если утрировать, представьте себе, что вы избранник судьбы, только в ваших силах поразить кровавого властелина, победить злобных пришельцев, принести в мир революцию... нужное подчеркнуть. И вот после долгих лет рыцарского поиска, когда сражения с драконами и вызволение красавиц — лишь вехи на пути к великой цели; после бессонных ночей терзаний и неустанных дней пути вы, весь такой израненный, добираетесь до пункта назначения... и оказываетесь не у дел. Все, что казалось мучительным долгом, предназначенным вам одному, — сделано за тебя, с легкостью и небрежностью, как бы походя. Годы сомнений в правильности ваших решений и боль, с которой ты делал выбор, тот самый, единственно верный, и шел, шел, согнувшись под тяжестью ноши собственной избранности, — оказались под хвостом у кота. Или кого-то похуже. Некто нажал кнопку — и наступило всеобщее счастье. Почти всеобщее.
Конечно, русская составляющая моего разума, наследие матушки, изрядно все преувеличивает. Азиатская куда мудрее и на ерунду нервы не тратит. Все утряслось, и слава ками! Хлопать бы в ладоши от радости, а что-то не хлопается. Впору с веером танцевать! Вся ситуация исполнена непонятной фальшью. При этом, которая из стен фальшивая, не могу понять. То, что Барбара по жизни обыгрывает нас на нашем поле, так это не удивляет: слишком высокая лига, куда уж нам, дворовым вратарям. Но что-то сегодня она была в особенном ударе! Убивающем наповал, можно сказать. А это уже, господа, неспортивно. Это даже не футбол, это уже шахматы какие-то: королева и две пешки, одна из которых — ее собственный племянник. А еще не забыть короля-адмирала, так сказать, хахаля моей сестрицы. Интересно, кто в этой партии Эд? Точнее, что?
Еще один привычный элемент, с которым, тем не менее, все не так просто, это сам Морган. Нет, лично его позиция применительно к данным обстоятельствам, отношение к навязанному отцовству и обида, а также чувство безысходности, которые я уловил в прощальном взгляде моего друга, когда они с Адвентой засобирались домой, — все это мне понятно. Людям, настолько близким, не сопереживать невозможно. Настораживают сами окружающие его обстоятельства.
Да опять-таки бывают ситуации, когда выбор перед нами просто не ставится за отсутствием оного. Или он есть, но напоминает собой риторический вопрос, на который можно дать лишь один ответ, удовлетворяющий собеседника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115