Он п-почти в-видел ногу!
Отпустив подол, ее пальцы теперь медленно расстегивали пуговицы на блузке, открывая на целый дюйм роскошную ложбинку.
Отчаянно стараясь не клюнуть на приманку плоти, профессор попытался занять голову алгебраическими уравнениями и логарифмами. Эвклид, спаси сего смертного бедолагу!
Отбросив длинные светло-каштановые локоны за безупречное белое плечо, чувственная искусительница наклонилась поближе к обливающемуся потом мужчине.
– Я также прочла многие из запретных трудов на тему интимных отношений мужчины и женщины, – жарко промурлыкала она ему в самое ухо. – Таких, как тибетская «Книга Любви».
Тут уж Эйнштейн никак не смог помешать математическим уравнениям внезапно превратиться в геометрические расчеты из области прямых и сфер.
– Любимое мое произведение – это «Камасутра», – разоткровенничалась она, проводя по алым губам розовым кончиком языка. – Мне исключительно нравится поза номер 37.
Обливаясь потом и сдерживаясь из последних сил, профессор попытался думать о дорогой покойной матушке и уплате налогов. Поза номер 37. Да, хороша... Почти ничуть не хуже предпочитаемой им лично – номер 52.
– Хотя я лично предпочитаю номер 52, – похотливо хихикнула соблазнительная блудница, медленно проводя изящной рукой по виткам обматывающей бедро профессора веревки. – В моей персональной коллекции есть также десяток японских «Дневников из спальни».
Он с трудом сглотнул.
– Они, знаете ли, иллюстрированные, – добавила она, толкая вперед торс и глубоко дыша, с поразительными результатами.
Внезапное натяжение его нижнего белья уведомило профессора, что, если он срочно что-нибудь не предпримет, то его предаст собственное тело. Эйнштейн был человек науки, но при этом нормальный полнокровный мужчина. В его распоряжении оставалось лишь одно оборонительное оружие, имевшее хоть какие-то шансы на успех, и это оружие требовалось немедленно пустить в ход! Закрыв глаза на прекрасное видение, проф. Эйнштейн выровнял дыхание и сделался совершенно неподвижен.
Женщина поначалу подумала, что Эйнштейн поддался ее чарам. Но так как ничего не происходило, она начала гадать, уж не прихватило ли сердце у ее далеко не молодого пленника. Приложив ухо к его груди, она услышала не только ровную работу сердца, но и какое-то слабое гудение. Ей потребовалось всего несколько мгновений, чтобы понять, что это такое. С разъяренным возгласом она отвесила пленнику оплеуху и, кипя негодованием, порывисто вышла из спальни, с грохотом захлопнув за собой дверь.
– Ну как, Иоланда? Он еще не заговорил? – спросил прислонившийся к стене коридора дюжий малый, занятый чисткой ногтей. На нем был белый наряд медика, а на полу рядом с ним стоял небольшой хирургический саквояж.
– Нет, Адольф, не заговорил, – раздраженно ответила женщина, застегивая блузку. – И по-моему, не заговорит. Этот английский дурачок стал петь «Боже, храни королеву».
– Проклятье, – пробормотал Адольф, убирая нож, которым чистил ногти. – Именно этого-то мы и боялись! Наши работодатели будут крайне раздосадованы.
– А они заплатили нам целое состояние за то, что хотят получить, – пробормотала она, поправляя накрахмаленный воротничок. – Целое состояние!
Адольф с надеждой поглядел на закрытую дверь.
– Тогда, полагаю, это означает, что мы должны... – он выжидающе оставил фразу незаконченной.
Поправляя растрепанные волосы, Иоланда тряхнула головой и посмотрела на брата в упор горящим ненавистью взглядом.
– Сделай это, – бросила она. – Все это. Все, до конца!
– Превосходно, – промурлыкал Адольф, подхватывая медицинский саквояж. – Хочешь посмотреть?
Подвинув кресло, Иоланда тяжело опустилась на сиденье и помассировала лодыжку.
– Я не в том настроении, чтобы развлекаться, – устало произнесла она. – Он моя первая неудача, и я по-настоящему расстроена. Но ты повеселись.
– Спасибо, непременно! – И, насвистывая веселый мотивчик, Адольф распахнул дверь и вошел в спальню.
Сидя с плотно закрытыми глазами, проф. Эйнштейн продолжал с патриотическим пылом напевать про себя, когда насвистывающий Адольф запер дверь и подтащил к пленнику рукомойник. Этот музыкальный контрапункт нарушил сосредоточенность Эйнштейна, и он украдкой взглянул, что происходит. Женщины уже не было, ее сменил высокий плотный мужчина; тонкие губы придавали его лицу жестокое выражение. Этот тип вываливал на рукомойник содержимое черного медицинского саквояжа, раскладывая набор сверкающих сталью хирургических инструментов. Ой-е.
Вслед за ними из саквояжа появился небольшой металлический контейнер, который был тут же изобретательно превращен в крошечную жаровню, уже наполненную докрасна раскаленными углями. Затем последовало и железо, которое надлежало калить, а вместе с ним – клещи, ножи, ножницы, инструменты для вынимания глаз и раздавливания мошонки, а также несколько уж таких невообразимых аппаратов, что от их вида по спине пожилого профессора пробежал холодок. Во время учебы в колледже Эйнштейну, на занятиях по медицине, приходилось экспериментировать на животных, но он всегда бывал достаточно вежлив, дабы сперва убедиться, что подопытный безнадежно болен. Однако, похоже, с ним обойдутся не столь любезно. Лорд Карстерс, где же вы, черт побери?
– Меня зовут Адольф Гундерсон, а вы – восхитительный противник, профессор, – заявил этот субъект, кладя на раскаленные угли обе железки. – И заслужили мое глубочайшее восхищение. Мало найдется мужчин, способных устоять против сиренной обольстительности моей сестры Иоланды.
Внося мелкие поправки в расположение стальных инструментов, Адольф подождал ответа, но его не последовало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115