Читателей, интересующихся иными аспектами жизни, это может утомлять, но именно такого рода направленности мы обязаны бравурной «солью» финала, в котором дьявольская разнузданность Меффа неожиданно сталкивается с ангельской бесполостью Аниты Гавранковой.
Помещая действие повести в разные части земного шара, Вольский дает читателям упоительное ощущение всеобщности и универсальности. Хотя одновременно он близок польской традиции рисовать Дьявола существом хитрым, ловким, но неумным, вроде бы коварным, вероломным, но в то же время неизменно проигрывающим…
У нас Дьявол — фигура простодушная, порой воспринимаемая как национально или политически чуждая. Конечно, такое видение проблемы слишком уж беззаботно, беспечно, поскольку обходит стороной мрачные закоулки человеческой души и судьбы, но одновременно подчеркивает беспомощность Дьявола перед добродетелью нашей веры, надежды, любви, мужества, благоразумия, умеренности, солидарности — что, несмотря на дьявольское упрощение, все-таки не столь уж абсурдно.
Из статьи Мачея Паровского
«Обезьяна Господа Бога»
(Польский журнал «Фантастика», № 2, 1989)

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86