Утром детектив, нанятый по телефону в Париже, сообщил Беллу, что врач, соответствующий описанию Брижитт, скорее всего звался Шатлен, и вчера скоропостижно скончался от инфаркта миокарда. Это в определенной степени подтверждало правильность подозрений. Ларри попросил проверить всех последних пациентов доктора и звонить даже при малейшей информации.
Бельфагор благословил предусмотрительность, подсказавшую ему, что половину средств, передаваемых Пеклом на счет Центральной Научной Лаборатории, лучше всего помещать на свое собственное имя. Теперь деньги пригодились, он был независим и имел достаточно средств, чтобы проводить следствие. Что касается смерти четырех стюардесс, то никакой новой информации не поступало. Всюду легковерная полиция сочла инциденты печальными, но тем не менее несчастными случаями.
Ночью Ларри спал не больше получаса. К Брижитт не прикоснулся, несмотря на обоюдное желание. Под утро, подкрепившись солидной порцией кофе, напоминавшей цистерну с жидким асфальтом, он еще раз подытожил имеющиеся сведения.
Он знал, что операцию, предпринятую Низом, характеризует значительный размах, а ее исполнители не отступят ни перед чем. Кроме того, это должна быть задача, охватывающая не один город либо страну. Агенты были разбросаны по Земле, словно шарики ртути из разбитого термометра. Однако, куда они направлялись?
Он решил испробовать свой старый испытанный метод свободных ассоциаций.
— Ловушка — мышь, мышь — сыр, сыр — англичанин, англичанин — бридж, бридж — пас, пас — вист… — В этот момент ход ассоциации прервал писк будильника. «Вист?» Немного. Он попытался еще раз:
— Приманка — рыба, рыба — кот, кот — гладить, гладить — бить…
Пи-ик!
Все. Конец. Что общего у избиения кота с вистом?
Либо он так постарел, что его интуиция отправилась на пенсию, либо просто не может сделать соответствующих выводов.
Зато Брижитт не потребовалось и секунды. Она только повторила оба слова: «вист» и «бить».
— Пожалуй, имеется в виду какое-то убийство, — сказала она.
— А при чем тут «вист»?
— При том, что вистующий старается убить карту играющего.
Он даже подскочил:
— Знаешь, женщины иногда бывают просто гениальными.
— Но о каком убийстве может идти речь? — заволновалась стюардесса.
— Приап играет роль архангела смерти, но этому не бывать…
— Ты спокойно рассуждаешь о таких страшных вещах, — возмутилась Брижитт. — Неужели вы, то есть они не видят, что творят? Для того, чтобы замести следы, убивают нескольких ни в чем не повинных девушек и словно этого мало хотят отделаться от меня, обрекают на смерть самолет, полный ничего не подозревающих людей.
Бельфагор только рассмеялся.
— Дитя! В каком мире ты живешь? Разве где-нибудь, когда-нибудь, кто-нибудь всерьез интересовался судьбой простого человека? И что такое вообще — простой человек? Пушечное мясо, процент избирателей, статистика блаженных либо осужденных единиц. Со времен Адама и Евы значение имеет одна лишь власть! Как только люди спустились с деревьев, они тут же разделились на управляющих и управляемых, наносящих либо получающих удары. Уже случай с Каином и Авелем показал, что прав сильнейший. Простые люди? Голытьба, бессильная толпа! Беспрерывно болтающая о своих правах, а в результате покорно несущая ярмо или позволяющая сунуть себе в рот удила. И при этом еще радующаяся, когда засовывающий удила говорит: «Приятного аппетита»!
— А демократия?
— Демократия — те же удила, только пороскошнее и отдающие жевательной резинкой. А в итоге и там тоже прав тот, кто богаче, сильнее…
— Либо большинство, — не уступала Брижитт. Ларри поморщился.
— Не люблю рассуждать о демократии, ибо демократия слаба. Беспринципный сговор голодранцев против сильных. Смотри сама, что твоя изумительная демократия творит с людьми действия — предприимчивых ломают налогами, талантливых усредняют, широко мыслящим так ограничивают компетенцию и ставят в такие узкие рамки, что даже титан не в состоянии ничего предпринять с размахом. А позже, когда у врат их расдискутировавшейся компании встает ландскнехт или бородатый кочевник, демократия разлагается перед ним, словно тело прокаженного, не в состоянии даже объединиться на защиту своих изумительных ценностей! Тьфу!
— Если ты знаешь, что грозит гибель, скажи об этом людям. Вместе мы найдем способ…
— Позволь мне эту игру провести одному. А теперь — внимание! В нашем распоряжении примерно четверть часа…
После пяти минут ожидания в баре Мистер Приап почувствовал неприятный зуд в том месте, откуда у уважающих себя дьяволов растет хвост, а у него, дитяти из пробирки, наличествовал лишь жалкий копчик. До сих пор он не думал о возможности засады. Впрочем, кто, черт побери, мог бы устроить на него засаду? Он прошел к портье и спросил о мисс Лебланк.
— Она у себя в номере 1181.
Гном подумал, что все складывается как нельзя лучше, всегда легче закончить тет-а-тет то, что в некоторых случаях может вызвать нездоровое любопытство, привлечь ненужных свидетелей. Он вошел в кабину лифта.
— Войдите, — произнес голос Брижитт, когда Приап постучал в бело-золотые двери на одиннадцатом этаже. Он вошел и тут же хотел повернуться назад, но не успел. Его пригвоздила на месте сильная струя освященной воды, жидкости обжигающей, ненавистной, которая породистого дьявола могла бы уничтожить, его же, эрзацсатану, лишь обезвредила, поранила, пришибла.
— Вот мы и снова встретились, Приап! — сказал Бельфагор, выключая магнитофон с записанным голосом Брижитт, которую он предусмотрительно поместил в другом номере… — И на сей раз верх мой, — он пинком отбросил выпущенную Гномом папку и, воспользовавшись помрачением Приапа, забрал у него пистолет и стилет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86