Люсьен остался в классе один. Он закрывает тетрадь, надевает на ручку колпачок и медленно-медленно складывает все в портфель. Остальных после звонка как ветром сдуло. Только несколько человек ждут его в коридоре, пихая друг дружку в бок и поглядывая на дверь класса. Учительница с папкой под мышкой и сумкой через плечо обернулась почти с порога и подошла к Люсьену. Принужденно улыбаясь, погладила его по голове. Люсьен резко откинулся назад.
– Тебе плохо, малыш?
– Нет, мадемуазель, все нормально.
– Ты мог бы подольше побыть дома. Я понимаю, каково тебе сейчас. Потерять отца в твоем возрасте – это самое страшное горе. Ты сразу стал взрослым.
– Спасибо.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь?
– Нет, мадемуазель.
– Ты уверен? Иногда бывает нужно выговориться. А твоя мама сейчас в таком состоянии, что, наверно…
– Но вы мне не мама! – взрывается Люсьен. – Оставьте меня в покое!
Бедная учительница замолкает, бормочет извинения и, поникшая, отходит прочь, делая вид, будто ищет ключи. Люсьен застегивает портфель, встает, оттолкнув стул ногой, и вылетает в коридор, точь-в-точь шериф, выходящий из салуна с твердым намерением навести в городе порядок.
– Ты даешь! – похвалил Люсьена стриженный под ежик коротышка.
– Не твое дело, – буркнул Люсьен.
– Ловко ты ее отбрил, – хохотнул Самба, сын тренера по водному спорту.
– Фигня! – вмешался белобрысый подросток с прядью на лбу. – У него, видите ли, папочка умер, вот он и кочевряжится. Давай-давай, Лормо, пользуйся…
Люсьен оборачивается к белобрысому и тычет ему пальцем в физиономию:
– А ну отдавай мою куртку, Марко! Живо!
– Ой, испугал! – кривляется Марко.
– Отдавай, говорю, куртку, она моя, ясно?
– Чего-чего?! Давно не получал? Ишь ты, сиротка, какой крутой стал! – Люсьен, яростно сжав зубы, толкает Марко к вешалке.
– Брось, Лормо, не то он взбеленится! – вопит сынишка Жана-Гю в очках с толстыми стеклами.
– Ставлю три наклейки за Лормо! – объявляет Самба.
– Заткнись, черномазый! Придержи свои наклейки!
Марко со зловещей улыбочкой поднимает воротник куртки и делает три шага вперед. Люсьен, сдерживая слезы и глядя ему в лицо, медленно отходит. Остальные расступаются в круг. Марко размахивается, но тут Люсьен наскакивает на него, валит на пол и принимается лупить своими маленькими кулачками с небывалой силой – возможно, мне все же удалось передать ему часть моей. Давай-давай, молодец, так его, так! Марко на полу извивается под его ударами.
– Ой, не могу, Лормо, ты меня защекотал!
Он вдруг взбрыкнул ногами, и мы полетели к стенке. Боль и ненависть, которые я разделяю с сыном, увы, не прибавили мне могущества. Эх, как бы стать для него настоящим добрым духом, ангелом-хранителем, джинном из лампы Аладдина… Люсьен остался лежать. У него из носа пошла кровь и запачкала рубашку. Марко холодно смотрит на него сверху вниз и равномерно причмокивает – наслаждается муками обреченной жертвы. Неожиданно он разжимает кулак и протягивает Люсьену руку:
– А ты не слабак. Будешь теперь со мной.
Люсьен, оглушенный, недоверчиво берется за протянутую руку. Марко поднимает его на ноги. Самба хлопает по плечу и поздравляет.
– Он теперь правда с нами? – переспрашивает осторожный Самба, прежде чем принять меня в круг вассалов.
– Дюмонсель, дай Самбе три наклейки, – распоряжается Марко в подтверждение своих слов. И стаскивает с себя куртку.
Люсьен расплывается в улыбке, весь так и сияет, но, дабы не уронить мужскую честь, старается не выказывать свою радость. Он благородно отстраняет руку Марко с курткой:
– Можешь оставить себе, она тебе больше идет.
– Спасибо, – говорит главарь шайки. – А насчет твоего отца – паршиво, конечно. Мне легче – у меня его вообще никогда не было.
– Повезло, – соглашается Люсьен.
Не знаю, как отнестись к этой реплике. Звенит звонок в столовой.
– Иду-иду! – кривляется Марко.
Шайка льстиво смеется остроумию вождя. И Люсьен с ними. Они шагают по коридору сплоченной группкой, в ногу, барабаня в каждую дверь. Люсьен на седьмом небе. Отныне потеря отца свяжется у него в памяти с тем, что его как по волшебству приняли в компанию, с сентября отравлявшую ему в школе жизнь.
– Огонь! – хором вопит вся ватага, пробегая мимо бюста несчастной Марии Кюри, чье имя носит школа. Бюст превращен в мишень и весь покрыт комочками жевательной резинки и плевками.
– Почему бы тебе тоже не обедать в столовке? – приглашает сын Жана-Гю.
Все гогочут.
– В самом деле, – спокойно говорит Люсьен. – Надо будет записаться.
На пороге школы он останавливается. За решеткой внутреннего двора стоит «мерседес» с торжественно распахнутой задней дверцей. Альфонс, держа в руке свой берет, не спускает глаз с дверей, откуда выбегают школьники. Минуту Люсьен колеблется, не зная, что предпочесть: роскошную машину, к которой его никогда не подпускали, или только что завоеванное положение среди сверстников. В конце концов он властно кладет руку на плечо Жана-Мари Дюмонселя, которому в шайке отведена роль «шестерки»:
– Скажи моему шоферу, что я пойду пешком.
Сын Жана-Гю поворачивает свою очкастую физиономию к главарю, молчаливо спрашивая его санкции, а затем подбегает к «мерседесу» и с важным видом выполняет поручение. Альфонс опечаленно захлопывает дверцу, надевает берет, и роскошная колымага за ненадобностью уезжает прочь.
– Тортоцца хочет тебя спросить, – говорит Марко, указывая пальцем на толстяка со стрижкой-ежиком.
– А ты можешь говорить со своим отцом вот сейчас, когда он на том свете? – спрашивает тот.
Люсьен, не ожидавший такого, быстро находится и небрежно отвечает:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84