В белой рубашоночке, которая сияла из-под черного костюма, Шатало и впрямь сидело на дороге.
Заприметив меня, Шатало выгнуло дугой спину, томительно потянулось и сказало: «Мррру я, мррру…»
– Врешь – не умрешь, – сказал я, – сиди спокойно, дай воды набрать.
«О, мррру я…» – ответило Шатало и, лениво поднявшись с места, пересекло дорогу перед моим носом.
Волей-неволей я остановился – переходить Шаталью тропу не хотелось. С другой стороны улицы Шатало внимательно глядело, что я буду делать.
– Плевать я на тебя хотел, – сказал я, – не верю в кошачьи приметы.
И я пересек невидимый путь Шаталы и пошел к журавлю-колодцу. А колодец у нас и вправду чистый журавель. Так всегда наклонится, что достанет носом в самую середину земли. И всегда принесет воды чистой, сладкой, средиземной.
Повесил я на нос журавлю ведро, нырнул журавель в глубину земли, а вынырнул без ведра.
– Тьфу ты пропасть… провались. Ну, Шатало!…
Оглянулся я – а Шатало сладко потягивается.
«Мррру я, мррру…» – мрет от удовольствия.
Сбегал я домой за «кошкой», привязал ее к носу журавля. Шарил-шарил в глубине земли – нашарила «кошка» ведро. «Кошка»-то моя – это три стальных крюка.
Понес я воду домой, да по дороге поскользнулся – воду расплескал, с полведра осталось.
А Шатало уж на крыльце встречает, к ногам моим ластится: «Ой, умррру я, умррру…»
Глаза у него сияют, усы торчат, рубашонка белая горит из-под пиджака. Веселится Шатало, молока хочет.
Орехьевна вынесет ему, бывало, молока – пей, Шатало бродячее!
Напьется Шатало и сгинет, день не приходит, два, а после опять сидит у колодца, добрым людям дорогу перебегает.
Пойдешь за водой, положишь ему нарочно окунька, чтоб не перебегал, так он, хитрый, вначале перебежит, а уж после к окуньку возвращается.
Как-то объявились у нас в деревне заезжие рыбаки. Покормили Шаталу и взяли с собой на лодку.
– Он нам счастье принесет, – прощались они.
Не знаю уж, принес он им счастье или нет. А мы теперь по воду легко ходим, без задержки. Да что-то вроде вода не та стала. Или чай не такой? Не заваристый, что ли?
МУРАВЬИНЫЙ ЦАРЬ
Иногда бывает – загрустишь чего-то, запечалишься. Сидишь вялый и скучный – ничего не видишь, идешь по лесу и, как глухой, ничего не слышишь.
И вот однажды – а дело было раннею зимой – вялый и скучный, грустный и печальный шел я по лесу.
«Все плохо, – думал я. – Жизнь моя никуда не годится. Прямо и не знаю, что делать?»
«Клей!» – услышал вдруг я.
– Чего еще клеить?
«Клей! Клей!» – кричал кто-то за елками.
Вдруг я заметил под елкою снежный холмик. Я сразу понял, что это муравейник под снегом, но в муравейнике зияли отчего-то черные дыры. Кто-то нарыл в нем нор!
Я подошел поближе, наклонился, и тут из норы высунулся серый длинный нос, черные усики и красная шапка и снова раздался крик:
«Клей! Клей! Клей!»
И, размахивая зелеными крыльями, вылетел из муравейника наружу Муравьиный царь.
От неожиданности я отпрянул, а царь Муравьиный полетел низом между деревьями и кричал:
«Клей! Клей! Клей!»
«Тьфу ты пропасть! – думал я, вытирая пот со лба. – Клей, говорит. А чего клеить-то? Чего к чему приклеивать? Ну и жизнь!»
Между тем Муравьиный царь отлетел недалеко, опустился на землю. Тут был другой муравейник, в котором тоже чернели норы. Царь нырнул в нору и пропал в глубине муравейника.
Тут только я понял, кто такой Муравьиный царь. Это был зеленый дятел.
Не всякий видывал зеленого дятла, не в каждом лесу живут они. Но в том лесу, где много муравейников, обязательно встретишь зеленого дятла.
Муравьи – любимое блюдо зеленых дятлов. Зеленые дятлы очень любят муравьев. А муравьи зеленых дятлов терпеть не могут.
«А мне-то как быть? – думал я. – Я люблю и тех и других. Как быть? Как в этом во всем разобраться?»
Пошел я потихоньку домой, а вдогонку мне кричал Муравьиный царь:
«Клей! Клей! Клей!»
– Ладно, ладно, – бормотал я в ответ. – Буду клеить! Буду! Короче – постараюсь.
СНЕГОДОЖДЬ
Я выглянул в окно узнать, какая погода, и не понял, что там на улице – снег или дождь?
Мутным, серым был воздух, и с неба летело на землю что-то непонятное. Были видны и дождевые капли и вялые снежинки.
– Снегодождь. Опять снегодождь.
Как долго, как мучительно вставала зима в этом году. Выпадет снег – и сразу весело станет. Достанешь санки – и на горку, кататься. А пока едешь на санках с горы, снег уж растаял, пашешь носом землю.
– Что за времена? Что за зимы? – вздыхала Орехьевна. – Никогда теперь не будет настоящей зимы.
– Надоел снегодождь, – говорил я. – Нужен снегопад.
Как-то в конце декабря, ночью, вышел я на улицу.
Все зимние звезды и созвездия были передо мной. И небесный охотник Орион, и Псы – Большой и Малый, – и Возничий, и Близнецы.
– Что же такое делается-то? – обратился я к Ориону. – Снегодождь.
И тут тряхнул Орион плечом, и с плеча его полетела на землю звезда, за нею – другая, третья. Начался настоящий декабрьский звездопад.
Затихли скоро звезды, угасли, и откуда-то из черных глубин ночи явились снежинки. Звездопад превратился в снегопад.
Повалил снег валом, и вся деревня – дома и сараи – превратилась вдруг в сказочный город.
И сразу мне стало ясно, что снег этот лег окончательно и надолго и будет лежать до тех пор, пока виден на небе Орион. Значит – до самой весны.
СНЕГИ БЕЛЫ
Холодные уже наступили времена. Темные настали долгие ночи. Вечерами все сидит Орехьевна у окна, вяжет варежки и напевает:
У меня пред окном
Распустилась сирень…
– Сирени теперь долго не дождаться, – сказал я. – Про сирень – не время петь. Зима на носу. Грачи последние улетают.
– Про сирень всегда время петь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53