Голоса возле кровати стихли, но Паук не спешил открывать глаза. В ушах звенело, но проклятая слабость, донимавшая его последний месяц, немного отступила. Почему он до сих пор жив, было не ясно. Как он оказался в одной палате с негром, на поиски которого были посланы Бай и Мозг, тоже оставалось загадкой. Осмысление стольких непонятных явлений заняло больше часа. Попутно вспомнилось, что теперь в нем течет африканская кровь. Паук решил взглянуть на своего «братана» и приоткрыл веки. Кровник спал, блаженно распустив по подушке пухлые губы. Паук удивленно вздрогнул. Надежда, что он ошибся и парень окажется просто похож на того, из аэропорта, растаяла как дым.
— Прости, браток, — прошептал он, напрягая волю.
Извиняться было непривычно. Но в целом — терпимо. От такого морального и физического усилия закружилась голова. Его предупреждали, что конец близок. И вот теперь, похоже, время пришло. По всей видимости, операция оказалась безуспешной. В очередной раз его — самого Паука! — «опустили всей шоблой»! Да еще и с помощью разных железок и ватных тампонов! А потом, куражась, разрезали и зашили. О таких делах он слышал не раз.
При мысли о смерти рассудок взбунтовался. Сначала перед глазами промелькнули ненавистные рожи преемников. Подумалось, что теперь они смогут без борьбы поделить власть. Просто потому, что не будет повода сцепиться за «общак». Банковский код Паук помнил наизусть и называть его никому не собирался. При мысли о деньгах вдруг с обидой подумалось, что, располагая такими средствами и возможностями, он, «вор в законе», обязан был жить «по понятиям». А ведь жизнь менялась, проносясь мимо нарядным перроном, мельком увиденным из «столыпинского» вагона. Но Паук, отвергая новое время, по-прежнему вел аскетический образ жизни, презирая роскошь, отказываясь от шикарных тачек, домов и женщин. При воспоминании о слабом поле в паху что-то шевельнулось. Память насмешливо подсунула картинку из прошлого — обнаженная грудастая блондинка в черных чулках медленно кружилась в танце... Ну были, конечно, моменты. Вот только мало, до обидного мало.
Шевеление в паху настырно продолжалось и в конце концов переросло в давно забытую упругость. «Вот она — черная кровь! Как зараза!» Паук снова посмотрел на негра. Даже во сне тот улыбался и жизнерадостно причмокивал. «Вот уж этот точно пялил всех подряд. У них в Африке с этим просто», — с неожиданной завистью подумал Паук.
Однако зависть, вопреки обыкновению, в злобу не переросла. Наоборот, на память пришло, как улыбался негр, отдавая свою кровь. Перед глазами все затуманилось и поплыло. «Отхожу», — отрешенно подумал Паук, вяло пытаясь побороть головокружение. Изображение окружающих предметов совсем расплылось, и он моргнул. По щекам побежало что-то теплое, и зрение вернулось. Оказалось, пахан одной из крупнейших группировок города пустил банальную слезу благодарности...
Дверь палаты открылась. В проеме стояла девушка в васильковом халатике с белой отделкой.
— Есть будете? — спросила она, с любопытством рассматривая необычных пациентов.
— Тики-так, — сказал Паук. «Может, последний раз», — подумалось ему.
— Как уаше доровье? — вежливо спросил Мананга, мгновенно проснувшись от женского голоса.
— Отлично, а ваше? — улыбнулась сестра.
Нигериец немного подумал, прислушиваясь к себе. Рана на животе болела, нога под гипсом чесалась. А еще хотелось есть и спать.
— Отлично доровье! — бодро резюмировал он, как настоящий мужчина предпочитая не жаловаться попусту.
«Еще бы...» — меланхолично подумал его сосед по палате.
— Ну тогда — кушать подано! — девушка вкатила в палату два накрытых салфетками столика. Не выдержав взгляда чернокожего молодого человека, приобретающего почти рентгеновский характер, она поспешно эвакуировалась из люкса.
Паук потянулся к еде — и сморщился от боли. Характер ощущений как-то изменился, но место, где жила боль, оставалось прежним. Он скорбно вздохнул. Последние месяцы диеты без соли и сахара, а заодно и без белков-жиров-углеводов, напрочь отучили его от вкусной, то есть нездоровой пищи. Но запахи от столика рядом с кроватью будили аппетит. Салфетка медленно сползла, открывая принесенный ужин. Паук нерешительно потянулся к ближайшей тарелке, мысленно плюнув на все запреты, бессмысленные накануне смерти.
Непослушные пальцы захватили свернутый в трубочку блинчик, рот заранее открылся в предвкушении. Но предательски дрожащая рука не позволила в полной мере насладиться мастерством повара. Блинчик, совершив касательное движение по губам, разорвался. Красные бусины икринок запрыгали по подбородку, груди и пододеяльнику, разбегаясь в разные стороны. На губе в масляном следе осталась одна, словно капля крови. Паук слизнул ее и потянулся к стакану с соком. Рука тряслась, как отбойный молоток стахановца. Сделав попытку поднести стакан хотя бы к кровати, пахан щедро оросил простыню и кое-как поставил его обратно. Сжав зубы до скрежета, он обессиленно откинулся на подушку и закрыл глаза. Злость на собственную беспомощность и апатия исторгли из глубины души тоскливый полустон-полувой. В палате воцарилась тишина. Потом раздался скрип соседней койки.
«Этот-то хавает в три горла», — подумал Паук, пытаясь почерпнуть силы из живительного источника ненависти. Он представил себе, как белоснежные зубы перекусывают пополам хрустящую трубочку блина и давят солоноватые красные икринки с пряным прозрачным содержимым. Рот его наполнился слюной, а сердце — желчью... В полной тишине послышался приближающийся стук вперемежку с мягкими шлепками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108