Чудовищные секунды! Лавина картин и мыслей обрушилась на его. Мигом сложилась вся её жизнь.
Она засмеялась.
– Ловко я вас провела! Хотела посмотреть на вашу реакцию. Какая же я ваша дочь, если я старше вас!
Он вгляделся. Действительно! Как он не заметил раньше! Крысиная проседь в черных проволочных волосах. Морщины у глаз и рта. Жилистые руки. Сиплый голос.
Ему стало холодно.
– Кто же вы? – прошептал он.
– Я – ваша любовь. Ваша старая любовь.
Он мысленно листал свой список.
– Не напрягайте память.
Вдруг пропикало радио из кухни. Послышались позывные последнего выпуска новостей. Он и не заметил, как стемнело.
– Я ухожу.
– Так рано?
Он включил свет.
И ахнул! Перед ним стояла совершенно другая женщина.
На свету оказалось, что она вовсе не седая, а русая. И не худая, а чуть склонная к полноте. И совсем не высокая. И возраст – не хорошо за пятьдесят, а немного за тридцать.
Внешность зависит от освещения.
– Провожать не надо.
Раньше он радовался этим словам. Теперь же…
– Нет, нет! Я провожу.
– Хорошо. Но только до угла.
Он выключил свет и захлопнул дверь. Снизу из-под лестницы дохнуло гнилью.
Они молча спустились и вышли на Старую Дворянскую. У дворца Кшесинской она остановилась и повернулась к нему. Было темно, но он вновь заметил чудную метаморфозу, происшедшую с ней. Плоское лицо. Азиатские скулы. Раскосые глаза. И шляпа, и костюм её озарились кровью.
Лунный свет и уличный фонарь нанесли последние мазки.
Она протянула ему руку в бледной перчатке.
Он остался стоять.
Она свернула за угол.
Теперь можно и нарушить данное ей обещание.
Озираясь, перебежал дорогу.
Встал за кустом жасмина.
Она быстро шла к белому автомобилю возле мусульманской мечети.
Села на заднее сиденье.
Сигарета осветила её лицо.
Машина сорвалась с места и понеслась мимо Петропавловской крепости в сторону Троицкого моста.
Как хвост воздушного змея пролетел прищемившийся, розовый, развевающийся и удлиняющийся шарф.
Страшная мысль пронзила его: да ведь мост же разведенный!
Но машина уже исчезла во тьме.
На улице стало пустынно и тихо.
Домой возвращаться не хотелось.
Он побродил ещё немного, но идти было больше некуда, и он побрел назад.
Уже издали он увидел во всех окнах своей квартиры свет!
Пожар?! Но свет был свой.
Забыл его выключить?! Но он его и не включал.
Воры!
Он побежал. Страх перерос в отвагу.
Вверх по лестнице. Споткнулся. Упал. Вскочил и дальше наверх. Быстрей! Где ключ?
Неужели потерял?!
Да вот он!
Выставил вперёд ключ – как штык.
Уже на лестнице услышал голоса из своей квартиры.
Веселый шум.
Дверь была приоткрыта, хотя он её закрывал.
Подкрался. Прислушался.
Теперь до него доносились отдельные слова.
Людей было, кажется, много.
Что за ночные гости?
Никогда его так не поздравляли.
Он решительно открыл дверь. Потом толкнул другую. Шагнул в большую комнату, где ещё час назад сидел с незнакомкой.
Голоса разом смолкли.
Все обернулись к нему.
Дети и взрослые.
Он видел их в первый раз, но все они казались ему до ужаса знакомыми. Более того, они были похожи на него! Мальчики и девочки. Большие и маленькие.
Они застыли и смотрели на него. Один – с бокалом вина за его столом. Другой – с раскрытой книгой у его шкафа. Грудной ребёнок на полу поднял головку и уставился туда, куда смотрели все. Несколько человек стояли, облокотившись на рояль. Все были до боли похожи на него.
– Это отец? – спросила девочка.
– Да, – ответил один из его взрослых двойников. – Это наш отец.
– Садись с нами, отец! – закричали они. – Выпей с нами! Расскажи нам, кем ты стал. А мы расскажем тебе, кем могли бы мы стать.
Они снова стали смеяться…
* * *
Теперь накануне каждого своего дня рождения он со страхом ждёт их визита. Раз в год они являются к нему и поздравляют его с днем рождения. С его днем рождения. С днем его РОЖДЕНИЯ. С днем РОЖДЕНИЯ ЕГО.
Они рассказывают о себе. О своих планах на будущее. А он гадает, от кого они. Этот – от Н. А этот от П. А может, от Г.?
– Они меня мучают, – рассказывает он какому-нибудь случайному слушателю: старичку на скамейке или соседу по палате. – Но я им не верю. Они не отбрасывают тени. И не дают отражения. Этих детей попросту нет! Они не родились!
Одинок ли он? Нет. Человек не может быть одиноким. Иначе это не человек. Даже заключенный в одиночной камере – не одинок. Одинок – только мертвец. Он пишет стихи. Точнее – только одно стихотворение. На чем попало. Бессчетное число раз.
Ещё вчера я счастлив был.
И с чистой совестью грешил.
Была весенняя пора
Ещё вчера.

Диван
Два грузчика внесли в квартиру диван и спросили у Блинцова:
– Куда ставить-то?
– Да ставьте пока посередине, – сказал Блинцов.
Когда грузчики ушли, Блинцов сразу же бросился проверять диван. Бухнул его кулаком. Сел. Попрыгал задом. Потом прилег и не заметил, как уснул.
Вечером пришла с работы жена и стала его будить:
– Вставай! Спать пора!
Блинцов, недовольный, встал:
– Ты думаешь, на таком мелком диванчике вдвоём уместимся?
– Так он же раскладной, – с улыбкой сказала жена и потянула к себе нижнюю часть дивана.
В диване что-то щелкнуло, и он стал вдвое шире.
– Слушай, а он ещё и в длину раскладывается! – радостно сообщила жена, дернув диван за ручку, после чего он стал в полтора раза длинней.
– По-моему, он для нас даже великоват, – сказал Блинцов, прижимаясь к стене.
– Это ты сейчас так говоришь, пока у нас детей нет, – сказала жена. – Залезай!
Блинцов нехотя залез на диван.
– Ого! Здесь и подушки есть! – воскликнула жена, беря в руки подушку.
От этого в диване опять что-то щелкнуло, и Блинцову показалось, что диван стал ещё больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99