Незримая, она уже была ему мила. Во-первых, потому, что воображение часто идеализирует того, чей голос впервые слышишь по телефону, или чьи пылкие строки читаешь в послании.
Во-вторых, потому, что эта незнакомка наверняка его бывшая знакомая, а раньше его вкус вряд ли был хуже, чем сейчас.
В-третьих, потому, что сейчас он был готов к этой встрече, даже желал её, устав от последних лет одиночества.
Время – как комар: его хорошо убивать книгой.
Он взял с полки томик поэта и придиванился, заложив ногу на ногу.

Дон Гуан
К ней прямо в дверь – а если кто-нибудь
Уж у нее – прошу в окно прыгнуть.
Лепорелло

Конечно. Ну, развеселились мы.
Недолго нас покойницы тревожат.
Кто к нам идёт?
Он вышел на балкон. Белые ночи кружили над городом. Прилетела фраза. Уж полночь близится, а вечера все нет.
Он стал разглядывать проходящих внизу людей. Женщин было, как всегда, больше. Или он не замечал мужчин? От нечего делать он решил оценивать каждую: с какой бы из них он захотел встретиться? Потом усложнил задание – и стал определять семейное положение, профессию, куда и откуда идёт.
Вот спешит блондинка. Но химическая. Сверху это особенно хорошо видно. Химическая блондинка – это женщина с темным прошлым. Замужем. И, судя по продуктовой сумке, два ребёнка. Один – маленький, второй большой, старше её. У жены всегда на одного ребёнка больше, чем у мужа.
А вот дама неопределенных лет, пола и профессии. Не то читающая, не то пишущая. Женщина-писатель – это не женщина и не писатель.
А вот совсем молоденькая. Поросенок в юбочке. Что с ней будет через несколько лет?
С молодыми вообще трудно. Мало того, что ничего не умеют, так ещё уговаривать сколько. А пока уговоришь, все силы растеряешь. И уже ничего не надо.
Он поплыл на крыльях воспоминаний…
Вдруг звякнула штора за балконной дверью. Значит, открылась дверь на лестницу. Он её, кажется, и не закрывал: на случай – если не услышит звонок.
Шагнул в комнату и в ту же минуту услышал из прихожей низкий, но красивый женский голос:
– Живые есть?
И тут возникла она. Он её и не узнал поначалу. Во всяком случае, ему показалось, что не узнал. Хотя лицо было знакомо.
Высокая дама в легкой юбке цвета фиолет и таком же, но темней пиджаке. Синяя шляпка. Темные кудри до плеч. Большие вишневые губы растянулись в уверенную улыбку:
– Вот как вы меня встречаете!
– Я вас встречал, – тоже улыбаясь, сказал он.
– Я вас встречал, чего же боле! – сказала она, продолжая улыбаться.
– Я вас с балкона высматривал.
– Вы ожидали, что я прилечу прямо на балкон? А я взяла и нарушила ваши правила: вошла через дверь. А это – вам!
И она протянула ему влажный букет алых роз.
– Их столько, сколько вам лет. Я вас не оскорбляю тем, что называю на «вы»?
Он поставил розы в прозрачную вазу.
– В какое из этих кресел может сесть дама? – спросила она.
– Только – в то, где сидит мужчина.
Она села, раскинув руки и платье по всему креслу, и замерла, уставившись на него, как на фотографа.
Его взгляд тут же попал в паутину её чулка.
– Вы один? – спросила она.
– Да. Я всегда был один. Даже когда был женат.
– Вы не были счастливы с женой?
– Были. Но только до свадьбы.
– Да, после свадьбы женщина становится хуже.
– Нет. Не женщина после свадьбы становится хуже, а требования к ней становятся выше.
– Как она готовила?
– Плохо. Но зато разрешала это не есть.
– Вы её обманывали?
– Да, обманывал без конца. Обман вызывает цепную реакцию. Стоит обмануть один раз, как потом обманываешь второй, чтобы скрыть первый. Но ложь – это ещё не самое страшное. Страшней, когда вынужден сказать правду. Впрочем, ложь и правда, добро и зло – это нейтральные понятия: как дождь и пламя, как боль и радость. Хирург делает больно. Предатель говорит правду. И вообще добро и зло – не одно ли это и тоже? Все зависит от точки зрения. Станьте выше – и вы увидите дальше. Вы увидите, что от зла рождается добро, а добро, как Иван Сусанин, ведет вас в дебри зла.
– А по-моему, вы завели меня в дебри метафизики.
Да, подумал он, разговор становится слишком серьезным. Надо выбираться на лужайку радости. Смех быстрей прокладывает путь к женщине, чем слезы. А он даже не знает, кто она.
– Хотите шампанского?
– Нет, – сказала она. – Это изобретение французов. Оно плохо усваивается северным организмом. Не лучше ли красное вино? Оно добавляет в нашу кровь германий и уносит из нее столь вредный для нас стронций, – она потянулась к сумочке. – Я позаботилась заранее.
– Знаете, что делать, если вы пролили красное вино на белую скатерть?
– Знаю, – сказала она. – Надо начать есть черную икру. Это отвлечет внимание хозяйки от белой скатерти.
Сейчас она напоминала его жену. своей самоуверенностью. И даже внешне. Он не любил женщин, напоминавших его жену. Когда он встречал таких женщин, у него просыпалась к жене любовь. Как и после очередной измены. После того, как он изменял жене, он любил её сильней всего. А может, это была не любовь, а жалость? Впрочем, жалость – это разновидность любви. Есть два вида любви: любовь вверх и любовь вниз. Первая – восхищение. Вторая – жалость.
Думая об этом, он одновременно говорил с незнакомкой о другом.
– Вы похожи на мою жену, – сказал он.
– Вы всегда так знакомитесь с женщинами? – сказала она.
После вина она преобразилась. Вино перешло в щеки. Волосы стали менее строгими. Она помолодела. Теперь ей на вид можно было дать не больше двадцати.
Ему захотелось прикоснуться к ней губами. Но она, предугадав его желание, сказала:
– Я приготовила вам сюрприз.
Он вздрогнул.
– Какой же?
– Я – ваша дочь.
Он отпрянул назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99