Сундук-Федора — «arca foederis»? He случайно священник-расстрига мечтает о свечном заводике в Самаре, а гробовщик получает фамилию Безенчук — по названию станции на Самарской железной дороге: еврейская секта самаритян верит во второе пришествие Моисея и в новое обретение святыни. К Моисею отсылает и название второго романа: пока вождь израильтян беседовал с Богом, его народ «сотворил себе идола» — изготовил золотого тельца и молился ему, как Господу.Ильфопетровские романы насыщены цветом. Известно, например, что штиблеты Бендера — апельсиновые, отец Федор надел коричневый картуз, а Клавдия Ивановна умирала в абрикосовом чепце. Когда воробьянинская теща говорила о сокровищах, лицо ее стало купоросного цвета — иначе говоря, синего! Но вот парадокс: даже самый памятливый читатель не назовет цвет обивки стульев! Эта обесцвеченность не случайна: в последней главе сказано, что стул, в котором хранилось сокровище — подразумеваемый ящик — приобрел завклубом по фамилии Красильников. А теперь загляните в первую главу: «Вынув из ящика стола синюю войлочную подушечку, Ипполит Матвеевич положил ее на стул…». И далее: «…он боялся протереть брюки и потому пользовался синим войлоком». Стул с синей подушечкой и ящик. Намек дублируется: в конце рабочего дня «…Ипполит Матвеевич сложил дела, спрятал в ящик войлочную подушечку…». Деревянный ящичек был найден в стуле на пароходе — «тиражном ковчеге». Но самое любопытное совмещение ящика и стула можно увидеть в трудах еврейских раввинов: Ковчег Завета они именуют «престолом Божьим», а также «сиденьем Бога».Перед Ковчегом первосвященник курил благовония. «Вы знаете, Ласкер дошел до пошлых вещей, с ним стало невозможно играть. Он обкуривает своих противников сигарами. И нарочно курит дешевые, чтобы дым противней был». Эти слова говорит «гроссмейстер» О.Бендер. С подразумеваемым «сиденьем Бога» гроссмейстер-курильщик пересекается в последней главе: портрет Ласкера висит над заветным стулом.«Вы хотите курить, как я вижу? — спрашивает Воланд у Ивана. — Вы какие предпочитаете?» После слов «Наша марка» (м-арка!) появляется портсигар, набитый этими папиросами — «громадных размеров, червонного золота, и на крышке его сверкнул синим и белым огнем бриллиантовый треугольник». Золотое, синее и белое — цвета Ковчега, а сияющий треугольник — известный символ триединого Бога. Мимоза — цветы «дерева ситтим» — появляются в момент первой встречи мастера и Маргариты: «Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве».Ковчег — это говорящий сундук, а председатель Акустической комиссии в «Мастере…» носит имя Аркадий. Во время погони за иностранцем поэт видит «громадный ларь, обитый железом» и слышит «гулкий мужской голос в радиоаппарате», — этот голос будет сопровождать поэта на всем его пути. А какую именно радиопередачу слышит Иван? Оперу «Евгений Онегин»!.. «Тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне», — этими словами заканчивается глава «Погоня». О «Евгении Онегине» вспоминает и Коровьев — в том эпизоде, где они с Бегемотом посещают писательский ресторан.«Зачем Моисею понадобилось на гору лезть?» — спрашивает редактор в набросках к первому варианту «Мастера…». Затем эта фраза исчезла — вместе с парчовым одеянием священника, которую Маргарита видит в комнате иностранца. Но в тексте остался иерусалимский храм, первосвященник Кайфа и Антониева башня, где хранилось его праздничное одеяние, а в «нехорошей квартире» мы видим стол, «покрытый церковной парчой». Мало того: в комнате Воланда Маргарита замечает святыню, стоявшую в храме рядом с Ковчегом — «канделябр с гнездами в виде когтистых птичьих лап». Булгаков уточняет: «В этих семи золотых лапах горели толстые восковые свечи».В первых строчках «Мастера…» читатель узнает, что у Берлиоза было «хорошо выбритое лицо». Потом «в воздухе запахло парикмахерской», и на Патриарших появился «бритый иностранец». «Бритое и упитанное лицо» пытается успокоить Ивана в ресторане, он встречается с доктором Стравинским — «по-актерски обритым», а ночью к поэту приходит «бритый» незнакомец". Затем мы видим Бенгальского — «человека с бритым лицом». «Бритое лицо» отмечено у Пилата и Варенухи, Бегемот рассуждает о том, что «бритый кот — это безобразие», мастер на следующий день после бала «был выбрит впервые». Сюда можно прибавить десяток персонажей, про которых сказано, что они небриты. От Булгакова не отстают и соавторы «Двенадцати стульев»: в первом же абзаце они сообщают, что «жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться…». Затем мы видим парикмахерскую «Пьер и Константин», Бендера, бреющего Воробьянинова и Воробьянинова, убивающего Бендера опасной бритвой. У Ефремова — «Лезвие бритвы»… При виде бритвы в кожаном футляре следователь Парнова пускается в рассуждения о проблемах брюнетов: «Не пройдет и часа, как снова синева проступает». Как объяснить эту странную настойчивость? «Завет» по-древнееврейски — «брит». Не случайно перед отлетом из Москвы бритый Воланд оставляет «знамение завета», усиленное словом «арка»: «…Аркой перекинувшись через всю Москву, стояла в небе разноцветная радуга…».«Заведующий внешними станциями Великого Кольца Дар Ветер продолжал следить за светом Спиральной Дороги. Ее гигантская дуга горбилась в высоте…». Так впервые появляется один из героев «Туманности Андромеды» — главный «связист» Земли. Через два десятка страниц дуга появляется снова, но названа она другим словом: «На невысоком плато поодаль высилась гигантская алюминиевая арка…».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183