Вы были у Артамонова в Ревеле, в его квартире на улице Пиру.
Якушев почувствовал, как бледнеет, кровь отливает от лица, мысль работала лихорадочно, он старался овладеть собой и придумать ответ.
— Да, я был у Артамонова.
— Почему же вы это скрыли?
— Я не хотел причинить вред Варваре Николаевне Страшкевич… — «Не то, не то я говорю», — подумал он.
— Слушайте, Якушев, — резко начал Артузов. — Вы обманули доверие советской власти, вас посылали за границу с важными поручениями. А что вы сделали? Вы связались с врагами советской власти. Артамонов белогвардеец, враг. Разве вы этого не знали?
— Разговор у нас был самый невинный. Он спрашивал меня о жизни в Москве.
— И что вы ответили?
— Ответил, что живётся трудно, что советская власть пытается восстанавливать промышленность… что нэп пока мало себя оправдывает.
— И это все? Об этом вы говорили шесть часов?
«Даже время известно», — подумал Якушев и сказал:
— Вспоминали старину, то есть прошлое.
— И только? Больше ничего вы не хотите добавить к вашим показаниям о встрече с Артамоновым в Ревеле?
— Я все сказал.
И тогда заговорил тот, другой (это был Пилляр). Он взял один из листков, которые просматривал раньше.
— Слушайте внимательно, Якушев. Это касается вас, я читаю: «Якушев крупный спец. Умен. Знает всех и вся. Наш единомышленник. Он то, что нам нужно. Он утверждает, что его мнение — мнение лучших людей России. Режим большевиков приведёт к анархии, дальше без промежуточных инстанций к царю. Толчка можно ждать через три-четыре месяца. После падения большевиков спецы станут у власти. Правительство будет создано не из эмигрантов, а из тех, кто в России…» Вы в самом деле в этом уверены, Якушев?
Якушев молчал, он глядел на листки в руках Пилляра так, как если бы ему читали смертный приговор.
«В сущности, так оно и есть», — думал он.
— Читаю дальше: «Якушев говорил, что „лучшие люди России не только видятся между собой, в стране существует, действует контрреволюционная организация“. В то же время впечатление об эмигрантах у него ужасное. „В будущем милости просим в Россию, но импортировать из-за границы правительство невозможно. Эмигранты не знают России. Им надо пожить, приспособиться к новым условиям“. Якушев далее сказал: „Монархическая организация из Москвы будет давать директивы организациям на западе, а не наоборот“. Зашёл разговор о террористических актах. Якушев сказал: „Они не нужны. Нужно легальное возвращение эмигрантов в Россию, как можно больше. Офицерам и замешанным в политике обождать. Интервенция иностранная и добровольческая нежелательна. Интервенция не встретит сочувствия“. Якушев безусловно с нами. Умница. Человек с мировым кругозором. Мимоходом бросил мысль о „советской“ монархии. По его мнению, большевизм выветривается. В Якушева можно лезть, как в словарь. На все даёт точные ответы. Предлагает реальное установление связи между нами и москвичами. Имён не называл, но, видимо, это люди с авторитетом и там, и за границей…» Вот о чем вы говорили с Артамоновым, Якушев. Вам известна фамилия Щелгачев? Всеволод Иванович Щелгачев?
— Известна, — едва шевеля губами, ответил Якушев. — Служил в разведке у Врангеля.
— Он присутствовал при вашем разговоре с Артамоновым?
Якушев только кивнул. Он был потрясён. Он думал о том, как точно сказано в этих листках все, о чем он говорил Артамонову и Щелгачеву. Отрицать? Но у него не было сил.
— Подведём итог. Таким образом, вы, действуя от имени контрреволюционной организации в Москве, предлагали свои услуги по установлению связей этой организации с белоэмигрантами за границей? Подтверждаете?
— Подтверждаю.
Пока Артузов писал, Якушев думал: кто мог его выдать? Неужели Артамонов? Он отгонял эту мысль, он видел перед собой холёное лицо Юрия, его красивые глаза, брови сдвигались, и глаза загорались злобой, когда он говорил о большевиках. Смешно даже подумать, что он выдал Якушева. Щелгачев? Офицер лейб-гвардии Преображенского полка, капитан из контрразведки Врангеля… Но все-таки каким образом в ЧК все узнали?
И он вдруг заговорил, задыхаясь, путаясь в словах:
— Да, все было… Было, но откуда, как вы узнали? Теперь все равно, я сознался… Но откуда, как вы узнали? Не Артамонов же, не Щелгачев… Не такие это люди. Они полны ненависти к вам.
— Это правда.
— Тогда кто же? Впрочем, вы мне, конечно, не скажете. — Якушев понемногу приходил в себя. — Кто? Эта мысль меня будет мучить, когда буду умирать…
— И все-таки это Артамонов, ваш воспитанник, — сказал Артузов.
— Неправда! — сорвалось у Якушева.
Тогда Пилляр, держа в руках листки, показал ему начало письма: «Милый Кирилл…» — и в конце письма подпись: «Твой Юрий». Затем показал конверт с адресом: «Князю К.Ширинскому-Шихматову, Курфюрстендам, 16. Берлин. От Ю.А.Артамонова, Эстония, Ревель».
Якушев помертвел. На мгновение все подёрнулось как бы туманом, больно кольнуло в сердце, голова упала на стол, все исчезло. Это продолжалось несколько секунд, он почувствовал, что по подбородку льётся вода. Перед ним стоял Артузов со стаканом в руке.
— Вот как на вас подействовало, — услышал Якушев. Но это не был голос Артузова. Он медленно поднял голову и увидел человека в шинели, накинутой на плечи. Лицо разглядел позже, лицо очень усталого, пожилого человека, с небольшой бородкой и тенями под глазами. Якушев узнал Дзержинского, хотя видел его лишь однажды в ВСНХ.
— Вы потрясены, Якушев? Вы верили в то, что имеете дело с серьёзными людьми, «белыми витязями», как они себя называют… Хороши «витязи»! Сами сидят за границей и играют чужими головами, подставляя под удар таких, как вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19