На протяжении многих месяцев волшебная формула ловко ускользала от них.
Он перевел взгляд на Бринкера.
— Оно почти не отличается от вашей «метки-1». Не могу понять, что вы изменили?
— Присмотритесь получше к оболочке, — предложил белокурый ученый.
Смит кивнул, подсел к консоли микроскопа и легкими прикосновениями к вспомогательной клавиатуре принялся постепенно наращивать увеличение одного из участков оболочки.
— Так... — протянул он. — Она шершавая, не гладкая. Вижу, что здесь какая-то тонкая молекулярная пленка. — Он нахмурился. — Ее структура кажется мне до отвращения знакомой... только не могу сообразить, где я видел ее раньше.
— Основная идея посетила Рави, как внезапное озарение, — объяснил высокий белокурый исследователь. — И, как это бывает со всеми прекрасными идеями, кажется невероятно простой и совершенно очевидной. По крайней мере, после того, как все произошло. — Он пожал плечами. — Постарайтесь представить себе такую маленькую стервочку — резистентную бактерию staphylococcus aureus. Ну-ка, вспомните, как скрывается она от иммунной системы?
— У нее клеточные мембраны покрыты полисахаридами, — быстро ответил Смит. Он снова уставился на экран. — О, ради всего святого...
Парих кивнул, не скрывая удовлетворения.
— Наши «метки-2» засахарены самым наилучшим образом. Точно так же, как дорогие пилюли.
Смит негромко присвистнул.
— Ну, парни, это блеск. Совершенный блеск!
— Без ложной скромности скажу, что мы с вами согласны, — отозвался Бринкер. Он положил руку на экран монитора. — Эта красотка — «метка-2», которую вы здесь видите, должна заработать. По крайней мере, в теории.
— А на практике? — осведомился Смит.
Рави Парих указал на другой монитор. Этот был размером с широкоэкранный телевизор и показывал стеклянный ящик с двойными стенками, стоявший на лабораторном столе в «чистой» гермозоне.
— Именно это мы и намереваемся узнать, полковник. Мы почти без перерывов проработали последние тридцать шесть часов — создавали новые нанофаги, чтобы их хватило для опыта.
Смит кивнул. Наноустройства, конечно же, не собирали по одному при помощи микроскопического пинцета и клея для соединения атомов. Их изготавли вали десятками или сотнями миллионов, а то и миллиардами, используя биохимические и ферментативные процессы, точно регулируемые путем контроля водородного показателя, температуры и давления. Различные элементы выращивались в различных растворах при различных условиях. Сначала в одном резервуаре формировалась основная структура, избыток смывался, и полупродукт перемещался в другую химическую ванну, где выращивалась следующая деталь конструкции. При этом требовались постоянный контроль и точнейшее, до долей секунды, соблюдение временного графика.
Трое мужчин придвинулись поближе к монитору. В ящичке с двойными стеклянными стенкам находилась дюжина белых мышей. Половина из них были вялыми, изнуренными раковыми и еще не достигшими этой стадии опухолями, которые были выращены у них искусственно. Остальные шесть — здоровые, контрольная группа — суетливо бегали по клетке в поисках выхода. Все животные были снабжены цветными метками, позволявшими безошибочно идентифицировать каждое из них. Вокруг контейнера стояли видеокамеры и множество других устройств, дающих возможность зарегистрировать каждый момент эксперимента.
Бринкер указал на маленькую металлическую канистру, присоединенную толстым шлангом к одной стенке экспериментального контейнера.
— А вон там, Джон, они и сидят. Пятьдесят миллионов нанофагов «метка-2» — может быть, миллионов на пять больше или меньше, — и все готовы к работе. — Он повернулся к одному из лаборантов, который почти так же бесшумно, как Смит, появился рядом. — Ну, что, Майк, сделали уколы нашим маленьким пушистым друзьям?
Лаборант кивнул.
— Конечно, доктор Бринкер. Сделал лично десять минут назад. Один хороший укол для всей банды.
— Нанофаги получаются инертными, — объяснил Бринкер. — Их митохондрии работают такое непродолжительное время, что приходится предварительно защищать их чем-то вроде чехла.
Смит кивнул; он отлично понимал смысл такой операции. Молекула АТФ — аденозинтрифосфорной кислоты — поставляла энергию для большей части метаболических процессов. Но АТФ должна была начать вырабатывать энергию, как только вступала в контакт с жидкостью. А все живые существа состояли, главным образом, как раз из жидкости.
— Значит, инъекция — это нечто вроде шлепка для новорожденного? — спросил он.
— Совершенно верно, — подтвердил Бринкер. — Мы вводим каждому экспериментальному объекту уникальный химический сигнал. Как только пассивирующий сенсор нанофага обнаруживает его, чехол раскрывается, и окружающая жидкость активизирует АТФ. Наши машинки включают моторы и отправляются на охоту.
— Выходит, ваш чехол действует еще и как предохранитель, — понял Смит. — На тот случай, если какая-нибудь из ваших «меток-2» окажется не там, где следовало, — например, у вас в животе.
— Именно так, — согласился Бринкер. — Нет уникальной химической подписи — и активации нанофага не происходит.
Парих не полностью разделял восторг шефа.
— Есть небольшой риск, — вмешался в разговор молекулярный биолог. — Во время формирования нанофагов всегда присутствует некоторый процент ошибки.
— А это означает, что чехол иногда не формируется должным образом? Или датчик отсутствует, или он реагирует не на тот сигнал? Или в оболочке фага накапливаются не те вещества?
— Нечто в этом роде, — согласился Бринкер. — Но процент ошибки очень мал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22