Из «джипа» с базукой, стоявшего метрах в пятидесяти от ворот, ему радостно махал улыбающийся Дэнни. Рядом с ним сиял белозубой улыбкой Манди.
ГЛАВА 3
Старый «дуглас» гудел в низком ночном небе, словно большая тяжелая муха. Он то удалялся, и тогда звук его двигателей был почти не слышен, то приближался и назойливо кружил почти над самой головой, где-то за тяжелыми дождевыми облаками, из которых который день подряд сочился нудный, мелкий и холодный дождь.
Петр зябко поежился, чувствуя, что весь покрывается липкой испариной: желтый пластиковый плащ с капюшоном, который был взят на время у дежурного диспетчера аэродрома «Зет», не пропускал ни воды, ни воздуха.
— Это Желтый Медведь, — ни к кому не обращаясь, сказал комендант аэродрома майор Джон Пауэл. — Сегодня его очередь… — Он отвернул рукав точно такого же, фирмы «Шелл», плаща, как у Петра,, и направил фонарик на свои часы. — Сейчас он, как всегда, пристроится в хвост «гуманистам». Они должны быть уже на подходе…
При короткой и слабой вспышке света Петр успел увидеть лишь силуэты людей, замерших в напряжении поодаль, и бесформенные в темноте машины. Он знал, что в машинах раненые наемники, кое-как перевязанные, в наскоро наложенных шинах: федералы попытались сегодня на рассвете прорваться сквозь позиции Кодо-2, но, понеся большие потери, отошли. Семеро раненых, четверо убитых — цена, которую Кодо-3 заплатила за свою победу. Речь, разумеется, шла только о белых, о потерях среди черных командиры даже и не сообщали в штаб Штангера. Убитых Жак распорядился похоронить в безымянных могилах внизу под дорогой, в ущелье, раненых, как обычно, доставить на аэродром «Зет» для эвакуации сегодня же ночью.
Так повторялось почти ежедневно с тех пор, как аэропорт «Зет» стал принимать по ночам самолеты Красного Креста по пять-шесть машин за ночь.
Да, Петр не ошибся, предугадывая события, которые должна была вызвать трагедия Ули, маленькой деревушки, вытянувшейся вдоль шоссе Данди — Обоко. Когда-то Петру приходилось вместе с Войтовичем проезжать через нее. Квадратные глиняные хижины, крытые кусками ржавого железа или потемневшим, запылившимся тростником, деревянные ставни, всегда закрывавшие окна без рам и стекол, пестрые, ярко раскрашенные корзины, выставленные на обочину — а вдруг кто-нибудь из проезжающих купит? — убогий кабачок с облезлой жестяной вывеской, на которой еще можно было разобрать слова «За морем»… Желтые шелудивые собаки, безразличные ко всему на свете; роющиеся в пыли курицы; дети со вздутыми животами… Обычная нищета гвианийской деревушки.
Когда колонна «джипов», во главе которой шла машина Эбахона, прибыла в Ули, в ней были одни военные. Солдаты бродили среди развалин глиняных хижин, видимо взорванных гранатами, рылись на пепелищах, подбирая остатки скудного скарба, который теперь уже никогда не понадобится жителям Ули, чьи тела аккуратным рядом были положены у неглубокой братской могилы.
— Останови, — приказал Эбахон солдату-шоферу, когда «джип» поравнялся с могилой. Эбахон выпрыгнул из «джипа», сдернул свой черный берет и пошел вдоль ряда убитых медленно, заглядывая в их лица.
За ним сейчас же последовал Блейк, крутя с интересом головой и хмыкая. Петр подал руку Элинор и помог ей тоже выйти из машины: о том, чтобы взять ее в эту поездку, позаботился сам Эбахон.
Из второго «джипа» с кряхтением вылез его величество Макензуа Второй в своей неизменной красной фетровой феске и в белом бубу, за ним трое вождей, которых Петр видел на церемонии провозглашения отделения Поречья от Гвиании. Из других машин заспешили журналисты, чернокожие офицеры.
— Хэлло, бади! — услышал позади себя Петр голос Мартина Френдли. — Давненько не виделись!
Придерживая Элинор под локоть, Петр оглянулся. Мартин Френдли, заметно похудевший и посвежевший, в зеленом «сафари» с красной надписью «Пресса» на белом лоскутке, пришитом на нагрудный карман, махал ему рукой, в которой дымилась неизменная короткая трубка. Рядом с Френдли спешили Сид Стоун и Алекс Лаке — оба с кинокамерами наготове, в точно такой же, как у Френдли (и у Петра), униформе. Величественный, похожий на Бальзака Серж Богар; разбитной, приветливо улыбающийся Дании Смит из Рейтера; как всегда, меланхоличный Шварц; чахоточный, узкогрудый Дюпон — все они были здесь, возбужденные, словно охотники перед началом большой охоты.
Петр давно уже не видел их всех вместе. Они метались по фронтам, болтались в барах Обоко, вытягивая «читабельные» детали из любивших похвастаться своими подвигами «рыцарей удачи», изредка сходясь в рест-хаусе или на брифингах в министерстве информации — его возглавлял комиссар Мбойя, занявший под нужды своего учреждения здание колледжа иезуитов.
На брифинги эти Петр не ездил — Жак просто не отпускал его одного, хотя бы без Манди, а появляться перед коллегами с телохранителями ему не хотелось. Они и так уже сообщали из Поречья о «таинственном русском», к которому странно благоволит президент, многозначительно не называя ни имени Петра, ни его профессии.
— Как дела, бади? — весело повторил Френдли, приближаясь.
Он махнул трубкой в сторону братской могилы. Элинор неприязненно покосилась на американца, осторожно освободила локоть от руки Петра и быстрым шагом пошла вперед, догоняя Эбахона. Навстречу им уже спешили офицеры в форме армии Поречья, со стеками под мышкой на английский манер.
Петр остановился, решив подождать задыхающегося Френдли, которого уже обогнали Стоун и Лаке, спешившие снять президента, скорбящего над телами сограждан.
— Поздравляю! — протянул Френдли свои короткие и пухлые пальцы Петру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94