Последним проблеском мысли я успел пожалеть свою старую, верную, честно служившую машину.
Глава 27
С обычной вашингтонской последовательностью подземные испытания в горах Мансанитас перенесли на январь. Угроза диверсии миновала, снег растаял, Ренненкампф закатил умопомрачительный скандал, однако начальство осталось непреклонно.
Просвещенные эксперты не обнаружили никаких массивных нестабильностей в земной коре, не говоря уже о рифтовых разломах. Североамериканский континент, заявили они, подвержен массивной нестабильности ничуть не больше любого иного, а несколько тысяч тонн тротила (или его эквивалентов), будучи взорваны в недрах гор, по сути, равняются блошиному укусу. Доктора Нальди (ныне покойного) мягко назвали человеком неуравновешенным и склонным вынашивать навязчивые идеи. Слышались, правда, и другие, менее снисходительные отзывы.
Покорного слуги все это не касалось. Вполне доставало и собственных неприятностей. Недели две на меня попеременно орали субъекты в мундирах, серых костюмах и белых халатах. О, да, они признавали, что я не в состоянии вычертить всеобъемлющую схему русской электронной мерзости, но хотя бы взаимное расположение передающих антенн мог запомнить, остолоп?
Исправно доставили по назначению и кляузу касаемо членовредительства, учиненного двум беззащитным стражам законности - Пейтону и Бронковичу - неким господином Хелмом, накинувшимся на поименованных столпов правопорядка без малейшего повода и застигшим оных врасплох... Правда, эту бумагу проворно переправили на Олимп, и что с нею сталось впоследствии, не представляю.
Меня самого признали доброжелательным и добросовестно заблуждавшимся кретином, который, к несчастью, пользовался особым и незаслуженным покровительством высоких и неприкасаемых инстанций. Во всяком случае, заявил седовласый мужчина в штатском, не представляю, как столь ограниченная и необразованная личность может служить у Дядюшки Сэма офицером разведки. Я не потрудился возразить, что не имею к разведке ни малейшего отношения и отнюдь не обучен запоминать малозначащую в моем деле дребедень...
Однако всему на, свете рано или поздно приходит конец. Даже неприятностям.
Я сидел в городе Аламогордо, в самом центре, в маленьком кафе, и сосредоточенно поглощал третий мартини, восстанавливая подточенное душевное равновесие. Противоположная стена была зеркальной. Угрюмо созерцая собственное отражение, покорный слуга не радовался увиденному. Виски понемножку начинали седеть. И морщин прибавилось. И глаза глядели невесело... И парень по имени Ле-Барон погиб, выручая меня из одной передряги. А парень по имени Ромеро превратился в радиоактивный пепел, вызволяя из другой. Покуда сам я храбрился, бахвалился, получал по физиономии да удирал со всех ног...
- Доброе утро, милый!
Медленно повернувшись, я уставился прямо в глаза Гейл Хэндрикс. Она выглядела куда лучше, нежели при последнем свидании. Лететь в полутонном пикапе с крутого откоса и остановиться, лишь застряв меж сосновых стволов, кажется, еще никому не удавалось безнаказанно. Я вытащил из машины существо, которое можно было признать человекоподобным только из вежливости. Особенно учитывая, что упомянутое существо изрядно смахивало на грязную пещерную леди еще до прискорбной аварии...
Сейчас передо мною опять стояла безукоризненная светская дама, облаченная в серое платье - правда, безо всяких блесток. Отличительной чертой этого наряда было одновременное и полное отсутствие рукавов и спинки. От затылка до пояса Гейл разгуливала, по сути, полуобнаженной.
- Ну и ну! - сказал я. - Великолепное одеяние, особенно в неотесанном ковбойском городке. Уместное!
- Знаю, дорогой. По мнению некоего М. Хелма, я начисто лишена вкуса, равно как и чувства меры. Закажи мне виски с содовой...
- А что празднуем? Несостоявшийся конец мироздания?
Гейл пригубила напиток, серьезно сощурилась:
- Послушай, неделя уже миновала. Признаков нет... Может, обойдется? Я о лучевой болезни толкую.
- Пожалуй, обойдется. На сей раз... Между прочим, алкоголь отлично выводит из организма остаточную радиацию. Пей до дна!
- Знаешь, - задумчиво произнесла Гейл, - я остановилась в мотеле, в премилой маленькой комнате. С двуспальной кроватью и ворсистым ковром...
- Великолепно. Будет где и с кем переночевать.
- Ты чудовище, - сказала Гейл. - Ужасное, хладнокровное, беспощадное чудовище. Но я в тебя влюбилась. И мне тоже будет с кем переночевать. Неуютно в одиночку.
- Думаешь, со мною спокойнее?
- Тебя, - ответила Гейл, - как свидетельствует недавний опыт, нужно стеречься даже связанного по рукам и ногам. Ужасный человек!
Сзади осторожно, еле заметно прикоснулись к моему плечу. Я развернулся, готовясь ударить. Официант буквально прыгнул в сторону.
- Прошу прощения, сэр. Но вас просят подойти к телефону. Вашингтон... Я вздохнул и сказал:
- Кому-то нужно срочно выяснить, сколько в этой церквушке насчитывалось кирпичей... Подожди минутку, я сейчас вернусь.
- Добрый день, Эрик.
Мак обращался ко мне усталым, но весьма благодушным голосом. Ни малейшего раздражения, тем паче ярости, не замечалось.
- Здравствуйте, сэр.
- На запрос о Вегманне отвечаю: Дехов. Станислав Дехов. Странное имя. Почти как этот русский классик...
- Чехов?
- Да, - ответил Мак, едва ли читавший Чехова. Да и. Мопассана тоже. - Заинтересованные родичи спрашивают: можно ли переместить досье в картотеку "изъятых из обращения"?
- Безусловно.
- Бури утихли?
- Вполне.
- Значит, ничто не препятствует немедленному вылету в Вашингтон?
Я вздохнул:
- Препятствует, сэр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50