В правой руке обретался револьвер - прекрасная и весьма полезная для знающего человека вещь.
Парень, по всей вероятности, злился, припоминая женщину, которой полагалось утонуть, но которая нарушила и спутала хитрые планы, выплыв и уцелев. Но, убейте меня, вовек не пойму, зачем неподражаемые рукопашные бойцы - викинги - отращивали столь длинные кудри, за которые так удобно хвататься в ближней схватке. Уже не принимаю во внимание крупного бисерного ожерелья на закаленной шее. Возьми да удави... Если нитка выдержит. Глупость. Чистейшая.
Парень явно хотел не просто убить, а и перепугать намеченную жертву перед гибелью до полусмерти. Обычно так и приключается, если ты не удосужился вселить в неприятеля страх Божий. И на подобное зазнайство можно рассчитывать почти всегда.
Я, без похвальбы скажу, угадал мгновение, отводившееся выстрелу. Особо и гадать не приходилось - подожди, покуда палуба выпрямится после очередного раскачивания, вот и все. Остальное следовало определить по глазам и стойке противника - наука нехитрая.
Револьвер вознесся. Я, точно старая добрая жаба, метнулся влево, распластался в воздухе, шлепнулся. Выбросил вперед правую руку. Заранее снятый и смотанный ремень, оснащенный хитроумной Маковской пряжкой - большой, тяжелой, отточенной по краям до бритвенной остроты, - прянул, обвился вокруг правой, опорной щиколотки норвежца прежде, несли тот сообразил, в чем дело и отпрыгнул...
Парень был вовсе не столь умел и грозен, сколь предполагал сам. Не дрыгать ногою следовало, а гашетку нажимать. Ремень - весьма неприятное оружие в рукопашной стычке, но какой прок от ремня, зажатого рукой покойника? Стрелять надлежало - и только.
Пытаясь освободиться от нежданной помехи, норвежец действовал сообразно природным инстинктам, которые, разумеется, полезны и хороши - но не всегда. Мы, к примеру, стараемся обуздать определенные природные стремления, и тратим на это долгие часы психологической подготовки. Например, не провожай взором застреленного тобою человека - не следи, куда шлепнется. Не спеши смаргивать, если прямо в физиономию несется вражеский кулак - замах может оказаться ложным, и получишь аккурат под ложечку в тот неуловимо быстрый миг, покуда веки остаются прикрытыми... Да мало ли естественных побуждений подавлять приходится в нашем деле?
Пытаясь освободиться от ремня, супостат неразумно упустил отличную возможность продырявить мне башку. На это я и рассчитывал, увидав, как вызывающе держится белобрысый, насколько высокого мнения он о своей боеспособной и всесокрушающей персоне. Когда-то я уже говорил: профессиональные силачи почти не поддаются дрессировке в огнестрельном смысле. Тем хуже для них.
Я рванул за ремень и выдернул из-под неприятеля обе ноги - точнее, правую вышиб, а левая вылетела независимо и самостоятельно. Бедолага приземлился прямиком на копчик: падение болезненное и не всегда полезное для здоровья.
Револьвер отлетел и заскользил по выдраенным доскам.
Норвежец непроизвольно дернулся ему вослед - новая ошибка. Лучше было плюнуть на оружие, высвободиться и кинуться на меня с голыми руками. Крупный, мускулистый, парень преотлично мог бы удавить или изувечить знакомую вам стоеросовую жердь безо всякой пороховой подмоги.
Но, повторяю: неприятель рванулся к ускользающему револьверу. Подсознательное движение. Оставалось только рвануть вторично, снова распластать норвежца на палубе и бросить раскрутившийся, более не способный служить затяжной петлей ремень. Отнюдь не ставлю этой сообразительности себе в достоинство. Так учили.
Я взвился, оказался на ногах и заботливо пнул пытавшегося проделать то же самое норвежца в висок. Полуоглушенный парень закрылся руками, ожидая удара в лицо. Третья ошибка.
Развернувшись, я проворно сгреб его за лодыжки и поволок поближе к поручням. Ухватил за пояс, приподнял, перекинул через борт. Мгновение-другое парень - полагается отдать ему должное, действительно силен оказался - висел, намертво вцепившись в металлическую сетку, натянутую меж перилами и палубными досками. Ребром ладони я ударил по одной руке, ребром подошвы раскровавил другую и от души понадеялся, что поблизости нет никого, способного услыхать вопль обрушившегося в хляби норвежца. Вопль неожиданно жалобный, почти плаксивый.
Рассчитывать на полное уединение было, конечно же, чистой наивностью. Тяжело дыша, опираясь на округлый поручень, я поймал краем глаза быстрое движение. Маленькая фигурка склонялась к оброненному стволу. Всецело сосредоточившись на верзиле, я временно и непростительно прекратил следить за окружающим.
Девица почти преуспела в самоотверженном своем начинании - только я прыгнул из последних силенок и водрузил подметку на револьвер прежде, чем Грета успела подобрать его.
Девица распрямилась. Поглядела в упор. Так и есть: нейлоново-чулочная особа, не без оснований принятая мною за Грету Эльфенбейн. Маленькая, проворная, темноволосая, темноглазая. Довольно хорошенькая... Но, право слово, ночка для красивых девиц выдалась неблагоприятная. Опираюсь отнюдь не на астрологические таблицы, а на простой здравый смысл.
Завывавший над палубой ветер трепал и терзал Гретино платье - весьма изысканное и дорогое. Непоправимо разметывал хитрую, замысловатую прическу, тоже стоившую немалых денег. Хотя в последних парикмахерских вывертах я не понимаю ни аза, но отличить волосы, уложенные в модном салоне, от волос, приводившихся в порядок собственными дамскими силами, еще способен.
- Вы... - еле слышно сказала Грета, - вы убили его!
Голос прозвучал обвинительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70