" - посрамите любую перепуганную мышь. Уговор?
- Да-а, - выдавила Мадлен, - коль скоро нужно слушаться подобных приказов, можно было и н-не покидать Ф-форт Эймс...
Шутки насчет покинутой тюрьмы давались женщине отнюдь не легко. Я убедился: Мадлен страдает перемежающимся заиканием, легким, однако, несомненным. Не беда, минует время - и все образуется. По крайней мере, подопечная выдавила третью улыбку за день, и улыбка эта оказалась гораздо живей обеих предыдущих.
Счетчик пройденного расстояния сообщил: уже недалеко. Потом я увидел придорожную вывеску. Впереди раскинулся удобный ресторанчик под открытым небом. Сбросив газ и повернув баранку, я направил "мазду" к тихому пристанищу путников.
Столики, стулья, два-три служебных помещения; пара огромных рейсовых грузовиков с прицепами запаркована поблизости... Но в общем безлюдно. Сезон туризма еще не начинался.
- Обеденный перерыв, - сообщил я, извлекая из-под сиденья коричневый бумажный пакет, содержавший коробку пирожных и термос, наполненный горячим кофе. - Устроимся вон за тем столом, неподалеку от лесной опушки. Плащ не надевайте, солнце уже припекает. На всякий случай уведомляю: уборная - во втором зданьице.
Мадлен осклабилась от уха до уха:
- Благодарствуйте!
Следя, как она приближается, я не мог не отметить: спутница вовсе недурно сохранилась, ежели рассматривать ее как не слишком-то заботившуюся о себе женщину сорока с лишним лет... А вспоминая о тонкой, словно испанская рапира, прямой, подтянутой, веселой девушке по имени Мадлен Рустин, и вовсе впору было за голову схватиться.
Не то, чтобы растолстела, просто пополнела и отвыкла двигаться помногу. Обрюзгла, вот, пожалуй, наиболее уместное определение. Розовый джемпер с короткими рукавами открывал до самых локтей бледную, отвыкшую от солнечного света кожу.
Когда Мадлен приблизилась, я спросил:
- Можно осмотреть?
И, не дожидаясь согласия, взял запястье женщины, повернул, изучил неровные шрамы: здесь и здесь она еще колебалась, а здесь решилась и сделала сильный, глубокий надрез. Н-да... Я вынужден был напомнить себе: невиновность госпожи Эллершоу обретается под жирным знаком вопроса, и проливать безмолвные слезы над несчастной жертвой, доведенной до последней степени отчаяния, покуда рановато.
- Какая глупость, - молвил я, разжимая пальцы. В глазах Мадлен сверкнула молния. Отлично. Женщина возвращалась к жизни с похвальной быстротой. А изменница ли, патриотка ли, миссис Эллершоу была бы совершенно бесполезна, оставаясь безучастным ко всему существом, ходячей капустой.
- Глупо умереть, если больше не для чего жить?! - Я покачал головой.
- Добровольно сыграть в ящик - вольная воля каждого. Перенаселение сделалось настоящим бичом двадцатого столетия. Желаете уступить местечко другому - ваше право. Но любой и всякий хирург заявит: резать вены у кисти попросту неразумно. О да, некоторым это и впрямь удается - изредка, по чистой случайности. А подавляющее большинство лишь уродует себя и продолжает жить с искалеченными сухожилиями. А положение вещей, толкавшее к самоубийству, - достаточно мерзкое положение, по всей вероятности, - вряд ли улучшается после причиненного себе увечья... Вас подлатали на совесть, а вот упражнениями, дающими поврежденным связкам возможность выздороветь, вы пренебрегли. Напрасно.
- Смысла не видела упражняться! - прошептала Мадлен.
Я ощутил неодолимое желание встряхнуть собеседницу. Вывести из апатии, расшевелить. Запустил руку в карман, вытащил маленький перочинный нож. Раскрыл.
- Возьмите. И, если захочется повторить опыт, воспользуйтесь. Лезвие отточено добросовестно, сталь хорошая. Но запястий больше не уродуйте.
Прикоснувшись маленьким клинком к ее бедру, я сказал:
- Вот сюда. Впрочем, лучше покажу на собственной ноге, будет понятнее... В это место. Резко вонзить, чуток повертеть...
Мадлен содрогнулась. Превосходный признак.
- ...И узрите великолепный алый фонтан! Бедренная артерия, не захудалая вена, из которой хлынет тоненькая струйка. За две минуты все четыре с лишним литра вашей крови без остатка вылетают наружу, и дело с концом. Кладу прямиком в ридикюль, вот.
Уставившись на меня "тюремным", непроницаемым взглядом, госпожа Эллершоу произнесла:
- Вы довольно бессердечный субъект, а, мистер Хелм?
- Нет, я просто пытаюсь предотвратить бессердечие.
- То есть?
- Верней, вопиющую невежливость. Я примусь, себя не жалеючи, под пули бросаясь, под нож кидаясь, под кулак становясь, беречь и лелеять некую истерзанную жизнью, весьма драгоценную для моей организации особу. А та, голубушка, в самый неподходящий день предастся хандре, заползет в уголок потемнее и отверстий в шкурке своей понаделает, матерью-природой не предусмотренных. Тихонько скончается и пустит все труды мои тяжкие - праведные и неправедные - насмарку... Это, дорогая миссис Эллершоу, с вашей стороны и было бы сущим бессердечием.
Долгую-долгую минуту мы созерцали друг друга в полном безмолвии. Затем женщина повернулась и присела к столу.
- Как вы узнали, - спросила она еле слышно, - что я люблю заварной крем?
- Понятия не имел. Купил первые попавшиеся. Возникший было между нами ледок растаял. Уплетая пирожные, прихлебывая черный кофе, я исподтишка рассматривал спутницу и думал, что здесь, безусловно, погиб замечательный талант. Оставалось лишь решить: пала Мадлен жертвой подлости, или сама накликала на свою голову долгие и тяжкие беды.
- Простите, - внезапно сказала женщина, поднимая голову.
- За что, собственно?
- Я было не поверила, что готовится покушение. По сути, назвала вас отъявленным лжецом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69