Полицейский по этому поводу должен сказать: «На улице температура плюс тридцать семь градусов, рубашка прилипает к спине, пить нужно каждые пять минут, и влажность достигает восьмидесяти процентов».
— Фу, — поморщился Беркович. — Все точно, как в показаниях, пригодных для использования в суде, но совершенно не интересно!
— Надеюсь, — сказал инспектор, — ты не станешь составлять отчет об осмотре места происшествия в таком возвышенном стиле?
— Нет, конечно, — сразу посерьезнел Беркович. — А что, есть место происшествия, которое нужно осмотреть?
Хугиэли покачал головой и склонился над бумагами.
— Нет, — пробормотал он. — И надеюсь, сегодня не будет.
Естественно, он ошибался и убедился в своей ошибке несколько минут спустя. Зазвонили сразу два телефона — у Берковича и инспектора. Сержант поднял трубку и услышал голос дежурного:
— Бери группу и выезжай, Борис! Улица Тосканини, девять-шестнадцать. Убийство. В это время Хутиэли объяснял кому-то:
— Да, конечно, это наш лучший следователь. Не беспокойтесь, он уже выехал.
— Кто выехал? — поинтересовался Беркович, положив трубку.
— Ты, конечно! Машина ждет внизу, убийство.
— Очень лестно слышать, — сказал Беркович, быстро собираясь на выход, — что тебя называют лучшим следователем.
— Если разберешься по горячим следам, — сказал Ху-тизли, — я это мнение передам начальству.
— В такую жару, — согласился сержант, — следы могут быть только горячими, это ясно…
На узкой улице Тосканини полицейские машины стояли на тротуаре, а дорогу перегородила машина скорой помощи. Беркович с экспертом и фотографом поднялись в лифте на шестой этаж и вошли в кабинет врача-дантиста Даниэля Зальцмана. Врач, мужчина средних лет, лысый, как Фантомас, сидел на медицинской кушетке в углу и выглядел не лучше, чем труп молодой женщины, лежавший в зубоврачебном кресле. Пуля попала женщине в затылок, смерть наступила мгновенно, крови было очень мало. Эксперт и фотограф занялись убитой, а Беркович подошел к дантисту, около которого стоял полицейский из патрульной бригады.
— Вы Даниэль Зальцман? — участливо спросил Беркович. — Это произошло на ваших глазах?
— Он мог убить меня! — вскричал врач, и лысина его покрылась каплями пота.
— Я стоял рядом с Эстер!
— Женщину звали Эстер…
— Эстер Михельсон, она моя постоянная пациентка. Пришла сегодня, как обычно, ей нужно было продолжить лечение второго коренного зуба слева, который…
— Неважно, — перебил Беркович. — Что произошло, когда госпожа Михельсон села в кресло?
— Что произошло! Я взял инструмент, но не успел еще подойти к Эстер, вдруг открылась дверь, появилась рука с пистолетом, прогремел выстрел, и Эстер… О Господи! Кошмар! Я чуть сознание не потерял! Пришел в себя через минуту или две, не помню…
— И бросились в погоню…
— В погоню? Я что — псих? Он бы и меня убил! Я позвонил, в полицию — вот что!
— А где ваша секретарша? В приемной никого нет.
— Рина? Она сегодня отпросилась, придет после обеда, у нее какие-то дела в Национальной службе страхования, она мать-одиночка и новая репатриантка к тому же…
— Понятно, — сказал Беркович. — В приемной было пусто, убийца вошел, выстрелил и спокойно вышел. Вы видели только его руку или лицо тоже?
— Я и руку толком не видел! Он выстрелил, а я…
— Да-да. Извините, я вас на время оставлю, не покидайте кабинета, пожалуйста.
Беркович подошел к эксперту, закончившему осмотр трупа.
— Стреляли скорее всего из «беретты», — заявил эксперт Фукс. — Извлечем пулю, скажу точно. Тело можно унести.
— Распорядись сам, — сказал Беркович, — я поговорю с соседями.
Сказать это было куда проще, чем осуществить. На шестом этаже, где размещался кабинет дантиста, было еще две квартиры, и обе оказались заперты, на долгие звонки никто не отвечал. Этажом ниже в одной из квартир шел ремонт, и румыны-рабочие утверждали на ломаном иврито-русском наречии, что мимо по лестнице никто не поднимался и не спускался по крайней мере вот уж два часа. Значит, убийца скорее всего поднялся на лифте и спустился тоже. Если он не полный идиот, то выбрал, конечно, время, когда в лифте никого не бьио — зачем ему лишние свидетели? Опрашивать жильцов смысла не имело — если рабочие утверждали, что никто по лестнице не поднимался, значит, и жильцы первых этажей не могаи никого видеть. Все же Беркович поручил Науму Пундаку из патрульной группы обойти все квартиры и задать жильцам несколько простых вопросов.
Сам же сержант спустился вниз и вошел в будочку сапожника, сидевшего в подъезде прямо за входной дверью. Будочка была совершенно открытой, жара здесь была, как на улице, сапожник сидел, сняв с себя почти всю одежду — на нем были только огромные яркие шорты.
— А! — воскликнул он, увидев подошедшего полицейского. — Сейчас вы спросите, видел ли я кого-нибудь, кто вошел в лифт в промежутке между десятью и половиной одиннадцатого!
— Спрашиваю, — улыбнулся Беркович, — видели ли вы, кто вошел в лифт в промежутке между десятью и половиной одиннадцатого?
— Отвечаю, — радостно сказал сапожник. — Никого не видел!
— Были заняты работой? — разочарованно спросил Беркович.
— В такую жару? Нет, я сидел вот тут и смотрел на улицу. День сегодня просто ужасный. Ни одного клиента. Да это ладно — в дом вообще никто не входил. И не выходил. Из чужих, я имею в виду.
— Вы уверены? — осторожно спросил Беркович.
— Хм… А моя фотография будет в газете, если я выступлю в суде?
— Обязательно, — пообещал сержант. — Анфас и в профиль, как пожелаете.
— Так я вам повторю для протокола: из чужих никто не входил и не выходил. А из своих в эти полчаса вышел только Эрик Виан с третьего этажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37