Иначе разве я нашел бы приют в этой стохрамной тюрьме?
– Твой ученик едва не поплатился жизнью, когда забрался ко мне в дом. Только узнав амулет со сфинксом, я понял, что должен помочь. Слава Озирису, теперь мы оба в безопасности.
Вечерний прием закончился. Слуги гасили светильники в малом тронном зале. Другие собирали в корзины благовонные травы, разбросанные по мраморным ступеням между колоннами. Утром траву отнесут в храмы, где жаждущие исцеления станут прикладывать к ранам сухие пучки.
В зале остались двое: царевич Менкау-Ра и верховный жрец Иссахар.
– …Он опасен, хотя опасность можно предотвратить, – хрипел жрец. – Мне достоверно известно, что преступник скрывается близ Меннефера. Мы ищем пути для того, чтобы оградить церемонию от возможных случайностей. Внутренняя охрана с этой задачей не справится. Безопасность владыки должна находиться в надежных руках. А эти руки можно найти среди
ревностных слуг Озириса и Птаха. Стража должна перейти в подчинение жрецом. Верховный сановник не способен вернуть Кемту былое спокойствие.
– Вот как! – воскликнул царевич. – Не способен? Так знай же, что преступник, о котором идет речь, пойман. Он находится сейчас в доме бальзамировщика Сархаддона. Стоит мне приказать, и от него останется безмолвная мумия. И не о чем будет беспокоиться.
Хитрость Менкау-Ра унаследовал от нубийца, подумал жрец. Придав лицу горестное выражение, Иссахар сказал:
– Что я слышал? Неужели в Кемте забыты законы великой Девятки. Убить того, кто находится под защитой самого Озириса?
Царевич нервно закусил губу. О какой защите идет речь, если на чашу весов положено бессмертие отца? Неужели этот жрец, которого боялся и ненавидел отец, будет распоряжаться и им, будущим фараоном Менкау-Ра? Наследник вспомнил детство, вспомнил день, когда увидел отца, божественного сына Ра, могущественного Хафру ползающим на коленях перед Иссахаром.
– Законы великой Девятки? Я должен знать о них! – заявил царевич.
– Знать законы – желание, достойное будущего владыки Кемта, – сказал Иссахар с подобострастием. – Законы гласят: кто в день Суда над мертвым хочет потребовать отмщения, носит в себе частицу божественного гнева Гора. Он неприкосновенен. Нужно убедить святотатца отказаться от Суда. Он будет упрям. Придется пустить в ход золото, сыграть на тщеславии. Можно и оставить его в покое – пусть говорит. Имя Хафры столь чисто, что народ может сам расправиться с этим Минхотепом. Но стоит ли так рисковать? Нужно быть полностью уверенным в том, что погребение владыки пройдет как задумано и ничто не помешает Великому Дому стать бессмертным. Нельзя допустить, чтобы люди начали сомневаться в том, кому верили безгранично. У нас нет времени, до погребения всего две ночи. Этот шаг – визит царицы к бальзамировщику.
– Это необходимо? – царевич не мог уловить связи между предстоящим подкупом мятежного скульптора и визитом матери к Сархаддону.
– Так угодно богам, – пояснил Иссахар, давая понять наследнику, что есть вещи, которые навсегда останутся для него тайной.
Попрощались они холодно.
Меннефер засыпал. Улицы гудели: узкие, стиснутые лавками и мастерскими, они пели надрывно, им отвечали ровной басовитой нотой кварталы богачей и храмы.
Минхотеп долго прислушивался к этой забытой в песках Каграта музыке города фараонов. Воспоминания больше не мучили его, скульптор думал о будущем, и этим будущим был Суд Озириса. Все остальное не имело смысла.
Лязг засовов прервал размышления скульптора. Каморка наполнилась дрожащим светом факелов. Могучая фигура Сар-хаддона выплыла из темной рамы двери. За дверью угадывались силуэты вооруженных людей. Сархаддон направился к Минхотепу, но на его пути вырос Хатор:
– Нас предали!
– Что я слышу! – Сархаддон воздел к небу руки и принялся шумно рассказывать о том, как царская стража уличила его в укрывательстве, но в последний момент, когда он чувствовал уже, что его голова становится слишком тяжелой для плеч, от него потребовали молчания и отпустили.
– Но меня заверили, – продолжал Сархаддон, – что долг гостеприимства не будет нарушен. Клянусь святым карпом…
– Веди! – неожиданно сказал Минхотеп.
Скульптор подошел к Хатору и, поцеловав его в голову, шепнул:
– Если сможешь, беги…
В маленьком зале для приема богатых клиентом ярко горели ароматные светильники. Царские храбрецы и черных накидках стояли неподвижно у стен. В большом золоченом кресле сидела высокая полная женщина в дорогих сирийских тканях, усыпанных хризолитовым бисером. Ее часто мигающие глаза выдавали волнение, которому она и сама удивлялась.
«Неужели этот дряхлый старик с взлохмаченной шевелюрой – Минхотеп? – думала царица Юра. – Как странно, ведь я любила его когда-то. И спасла его от смерти, когда взбешенный Хафра хотел уничтожить безумца. А теперь прошлое вернулось…»
Она вспомнила слова, сказанные Иссахаром перед этим странным визитом к грязному бальзамировщику.
– Нет ничего страшнее Суда Озириса. Он дает право, установленное и охраняемое богами. Каждый может воспользоваться этим правом. Но никто еще не воспользовался им, потому что для каждого из смертных Великий Дом – воплощение мудрости и справедливости. Но Минхотеп не способен увидеть божественное сияние, окружающее непогрешимого Хафру. Он способен обвинить, вызвать смуту. Наши молитвы не остановили его. Пусть же материнская сила Изиды поможет тебе обезвредить жало скорпиона.
Минхотеп подошел к креслу и едва удержался от крика. Перед ним была его статуя из белого мрамора. Нежный овал почти живого лица, каждая черточка которого переполнена быстротекущим временем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13