они пытались темной ночью снять беднягу
Иисуса с креста, чтобы сын Божий не мучился зря за грехи человечества. Все
равно, мол, грешили, грешим и будем грешить, так что ж страдать попусту?
Я понимал, конечно, что эту вероятность Диксон с коллегами проверили
в первую очередь. Нет, такой альтернативы в жизни Кристофера Барбинеля не
существовало. И выйти на мир, созданный Барбинелем на самом деле, было
почти невозможно, ибо он только задумал его, а осуществилась, естественно,
иная альтернатива.
Опыт не помог, оставалась только интуиция. Интуиция лучше всего
проявляет себя, если крепко уснуть - вот тогда-то является сон, который и
открывает вам истину. Менделееву интуиция открыла во сне, как построить
периодическую систему элементов.
- Дайте-ка мне подушку и притащите в операторскую диван, - сказал я
Диксону, и он, вероятно, решил, что я спятил. Но профессор получил четкие
указания от своего начальства оказывать израильскому историку полное
содействие, и потому десять минут спустя я уже лежал на мягком диване,
датчики, прилепленные к затылку, мешали расслабиться, но еще через
четверть часа принятое мной снотворное оказало свое действие, и я уснул,
призывая интуицию не обмануть меня, ибо в противоположном случае я мог и
до конца жизни не выбраться назад из какой-нибудь паршивой и никому не
нужной альтернативы.

И приснилось мне, что молодой человек с густой рыжей шевелюрой и
короткой бородкой столь же воинственно-рыжего цвета вовсе не встречал
Иисуса у Львиных ворот святого города Иерусалима. Напротив, весь народ
стремился увидеть странного проповедника и послушать его, а Барбинель в
это время подходил к дворцу Пятого прокуратора Иудеи, римского всадника
Понтия Пилата.
- У меня важное известие для господина прокуратора, - сказал
Барбинель начальнику дворцовой стражи, центуриону Левкиппу. Левкипп с
подозрением оглядел посетителя, одетого по последней римской моде, и
спросил отрывисто:
- Имя? Звание? Какое известие?
- Октавиан Август, - сказал Барбинель, не поперхнувшись. - Римский
всадник. А известие - только для ушей прокуратора.
- Обыскать, - приказал Левкипп. Барбинель придал лицу выражение
крайнего возмущения, но вынужден был подчиниться произволу властей. Оружия
при нем не было, а то, что именно в этот момент мир разветвился, бедняга
Левкипп так никогда и не узнал.
- Сопроводите, - приказал центурион двум легионерам, и Барбинель
вступил под сень больших арочных ворот. Лестница оказалась крутой и
неудобной, тога путалась в ногах, а меч легионера, шедшего впереди,
казалось, вот-вот ударит по колену.
Пилат возлежал под большой смоковницей и читал написанный корявым
почерком донос некоего Иуды Искариота на некоего проповедника, смущающего
народ Иудеи. Барбинель подошел ближе и преклонил колено. Пилат поднял на
посетителя туманный взгляд.
- Из Рима? - спросил он. - Есть письмо от цезаря?
Барбинель наклонил голову.
- Да, прокуратор. Письмо, предостерегающее тебя от ошибки, которую ты
можешь совершить...
Надо сказать, что интуиция, особенно если она разыгрывается во сне,
имеет и свои отрицательные свойства. Я, как вы понимаете, настроился
послушать, о чем собирается Барбинель предупреждать Понтия Пилата, но
розовый туман в белую крапинку, который обычно снится мне по три раза за
ночь, вполз на террасу, накрыл сначала смоковницу, потом прокуратора, а
вслед за тем и меня с Барбинелем, и я уснул окончательно - без сновидений,
а утром меня разбудил профессор Диксон. Рядом с ним стоял вернувшийся из
Тель-Авива директор института, и взгляды обоих ученых требовали, чтобы я
дал полный отчет о своих действиях. Я попросил унести из операторской
диван и подушку, как расслабляющие факторы, и только после этого сказал:
- Барбинель явился к Пилату.
- Этот вариант мы просчитывали, - заявил Диксон. - Пустой номер.
Слишком много альтернатив. Мы не знаем содержание беседы, если она вообще
имела место.
- Барбинель принес Пилату послание императора, написанное,
естественно, самим Барбинелем. Подпись и печать - подделки. В письме
сказано...
Я замолчал.
- Ну? - нетерпеливо спросил профессор Диксон.
Интуиция, наконец-то, подала голос из глубины подсознания, и я
сказал:
- Император повелевал прокуратору Иудеи помиловать и отпустить на
волю проповедника по имени Иисус из Нацерета, если этого проповедника
Синедрион приговорит к смерти.
Профессор посмотрел на директора, директор - на профессора, а потом
оба уставились на меня.
- Ну, и что тут такого? - попытался я спасти реноме своей интуиции. -
Барбинель хотел, чтобы Иисус дожил до ста двадцати. В Иудее так принято.
- Чепуха, - сказал профессор Диксон. - Такая альтернатива не может
существовать.
- Могу я в этом убедиться? - спросил я. - Иначе моя интуиция не даст
мне покоя, и я буду страдать бессонницей.
Директор кивнул и повернулся ко мне спиной. Он был явно разочарован в
моих мыслительных способностях. Мне было все равно. Вы знаете, что такое
зуд исследователя? Уверяю вас, он куда сильнее любой интуиции!

Я умылся холодной водой и съел некошерный американский завтрак.
Окончательно умертвив этой процедурой всякую интуицию, я уселся, с
разрешения профессора Диксона, в кресло оператора и вышел в созданную
Барбинелем альтернативу, передвинувшись по шкале времени почти на два
тысячелетия.
1 2 3 4