Он оробел. Он всегда робел в больницах и госпиталях, сам не зная почему. Натянув халат, он поднялся на второй этаж.
Отец лежал в палате один, кровать стояла у окна. Внешне отец почти не изменился – даже морщин не прибавилось. Сахнин хотел наклониться, поцеловать его, но раздумал, вспомнив несентиментальный его характер, и сел на стул у изголовья.
– Форма твоя что ли действует? – сказал отец.
Сахнин удивленно поднял брови.
– В такое время не пускают, – пояснил отец. – Спят все.
Сахнина пропустили, потому что главврачу позвонил сам министр. Тихим своим голосом он объяснил, что сын больного Сахнина прибыл в Москву по делам службы на несколько часов и нельзя ли в виде исключения...
– Не беспокойся обо мне, – сказал отец. – Врачи здесь прекрасные, а я послушный больной. Выкарабкаюсь. От инфарктов сейчас помирают редко...
– Я пришлю Жанну, – сказал Сахнин. – Она побудет с тобой.
– Жена должна быть при муже, а не при свекре... Что-нибудь случилось?
– Что? – не понял Сахнин.
– Ты явился в Москву на считанные часы. Не из-за меня же?
– Обычный отчет, – Сахнин пожал плечами.
Это не был обычный отчет. Было совещание в Генштабе, и все слушали его, Сахнина, доклад. Он говорил странные и страшные вещи.
– Слава, – сказал отец, – ты там у себя читаешь газеты? Телевизор смотришь?
Отец попытался повернуться на бок, чтобы лучше видеть сына, и Сахнин мягко удержал его. Он знал, о чем пойдет разговор.
– Что за представление устроил Купер в пятницу? Это ведь по твоей части.
– А что пишут? – осторожно спросил Сахнин.
– Ерунду. Ты что, не знаешь? По одним сообщениям американцы устроили крупную тревогу с имитацией нападения советских ракет, по другим, – это была не имитация. В общем, бред. Атомные взрывы в космосе – это тоже утка или факт?
– Говорят, вроде факт...
– Ну ладно, – рассердился отец. – Вроде говорят... Напускаете туману.
– Не сердись, – миролюбиво сказал Сахнин. – Я действительно мало знаю. Это ведь не у нас было, а там. Не волнуйся. Поговорим о другом.
Знал он, конечно, много. Однако только сейчас, после совещания, ход событий стал ему ясен окончательно. Начиная с того раннего утреннего часа, когда домой позвонили из штаба ПВО округа. На станции дальнего обнаружения было ЧП. Металлическое тело, хорошо отражающее радиоволны, двигалось из дальнего космоса под большим углом к эклиптике. Обогнув Землю над Тихим океаном, оно должно было удалиться восвояси. "При чем здесь ПВО?" – сказал он, еще не представляя, что начнется в ближайшие часы. "Тело меняет орбиту, – сказали ему, – высота расчетного перигея уменьшается. Значит, тело искусственное. Ракета". Тогда он оделся и поехал в штаб.
– Не завидую твоей службе, – сказал отец. – Постоянное напряжение, даже когда мир. Среди генералов, наверное, тоже много инфарктников? Эта мысль, к слову, как-то примиряет меня с твоей профессией. Поздно, конечно...
Сахнин улыбнулся. В свое время отец и слышать не хотел о том, чтобы Славка пошел в военное училище. Но тут был вопрос принципа. Сахнин был воспитан в твердости, отец сам же и учил его стоять на своем до конца. Сказав "нет", отец потом не вмешивался, делал вид, будто ничем, кроме своей астрофизики, не интересуется. Но с тех пор между ними был холодок. Сахнин вел кочевой образ жизни, за первые десять лет они с Жанной переменили не меньше дюжины городов и поселков – служба, ничего не поделаешь. С родителями виделся редко. Мать умерла давно, еще не старой, отец вдовствует четверть века, с головой ушел в работу, что-то публиковал и, говорят, был добрейшим экзаменатором. С его мнением считались. В чем это мнение состояло, Сахнин не знал, устройство Вселенной было слишком далеко от его сугубо земных забот. С отцом виделся один-два раза в год во время наездов в Москву. Беседовали дружески, но что-то оставалось недосказанным и невысказанным.
– Папа, – Сахнин запнулся. Отец взглянул с усмешкой, и Сахнин повторил: – Папа, я знаю, что ты имеешь в виду, когда говоришь об инфарктах у генералов. Конечно, лучше, когда военные умирают в постели, а не в бою. Наверно, у нас единственная на земле профессия, в которой чувствуешь себя счастливым, если не представляется случая применить знания на деле.
– Слишком много у вас знаний, – сказал отец, – и слишком еще много возможностей их применять... Помнишь, как я злился, когда ты в детстве играл в войну? Я всегда думал, что нет ничего хуже, чем автомат в руках ребенка. Пусть игрушечный.
– Ты бы не волновался... папа, – торопливо сказал Сахнин.
– Не перебивай, я сам знаю, что мне можно. Хочу объяснить. Было это весной сорок пятого, – отец говорил, отвернувшись к окну, будто для себя. Вспоминал и рассказывал: – Мы тогда прошли Верхнюю Силезию, и меня ранило в плечо. Госпиталь был в небольшой польской деревушке. Два десятка дворов. Передовая недалеко, когда били пушки, то стекла звенели... Весна. Лес рядом, за домами. Сосны в основном. Деревья частью сожжены, но лес жил. Зайдешь в чащу и теряешься. Я не лежал, рана была пустяковой, я ходил и ныл. Просился в часть... Да, дети, ребятишки. Они играли на опушке, между домами и лесом. Вдруг выстрелы. Мы не сразу поняли. Подбежали – двое ребят уже мертвые. Остальные разбежались. Только девочка лет восьми. Над братом. Плачет. Шальные выстрелы? Откуда? Не шальные. Обе очереди в голову. Точный прицел. Какая-то, думаем, сволочь, не удравшая со своими. Ребята из охранения прочесали лес. Ничего... На другое утро одного пацана наповал уложило прямо у двери дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10