, эту саму., слышал. Как ты про часы сказал, сразу вспомнил. Мамка на батяню все время ворчит: ты, мол, над тикалками своими трясешься, словно они у тебя эти… швейцарские. Во, выговорил!
– Молодец.
– А у тебя, – жадно спросил Метр-Кепки, – небось и часы настоящие… ну, из этой Швейцарии?
– Нет, – спокойно солгал Швейцарец. – У меня часов нет вообще.
– Совсем?
– Совсем. Я просто никогда никуда не тороплюсь.
– И что, – насмешливо сказал мальчишка, – постоянно опаздываешь?
– Наоборот. Всегда успеваю.
Метр-Кепки недоверчиво мотнул головой.
– Так не бывает, – авторитетно заявил он. – Если ты говоришь, что часов не таскаешь, откуда узнаешь, вовремя пришел или нет?
– Просто. Я, – Швейцарец чуть повысил тон, – всегда прихожу правильно. А если меня кто-то ждет, значит, этот или эти кто-то пришли раньше, чем было нужно.
– А-а… – разочарованно вздохнул мальчуган. – Ну конечно, если ты большой и сильный, тебя ждать будут.
– Да. Потому я и сказал, что все просто. Ты тоже так можешь: стань большим и сильным, и тогда не ты будешь опаздывать, а другие будут приходить раньше времени.
– Хорошо бы, – Метр-Кепки вздохнул еще раз. – Да пока вырастешь… а сейчас мне домой бежать надо, а не то мамка разозлится и ка-ак всыпит…
Он с тоской глянул на пистолет в своей руке… провел пальцем по затейливой вязи насечки… снова вздохнул – и решительно протянул пистолет Швейцарцу.
– На, держи! А я побежал.
Он и в самом деле сорвался с места еще прежде, чем Швейцарец начал вставлять на место магазин, но уже через два шага резко затормозил, подняв при этом босыми ногами целое облако ныли, обернулся и, весело скалясь, крикнул:
– Слышь… а я так и не понял – чего тебя все боятся-то?!
Ответа он не ждал – выкрикнул и понесся дальше, ловко перепрыгивая через пробившиеся сквозь асфальт пучки остролистой травы.

САШКА
И тут – мать моя фреза! – я увидел Ее!
Это было, как выстрел в ночи, – вспышка, после которой слепнешь, глохнешь и перестаешь замечать все вокруг. Кроме Нее.
Аккуратная, чистенькая, она прямо-таки завораживала меня своими изящными очертаниями – не магазинная худышка, но и без всяких там пулеметных излишеств. Длинный ствол, пистолетная рукоятка, черная ребристая ствольная накладка…
Определенно, это было то, что люди называют любовью с первого взгляда. Именно так – едва увидев Ее, я понял, я ощутил, что мы созданы друг для друга, созданы, чтобы быть вместе. Я – и Она.
«АКС-74»и«М16А1».
Спутника же ее я удостоил куда меньшим вниманием. Да он и не выделялся ничем особенным, по крайней мере с виду. Обычный «АКМС», позднего, судя по красновато-коричневому цвету рукояток, выпуска, штык-нож примкнут. Последняя деталь меня в любой другой момент изрядно бы насмешила – на кого, интересно, его хозяин собрался бросаться в штыковую? – но в тот миг я мог думать только лишь о Ней.
Меня, словно закаливаемый клинок, бросало то в жар, то в холод. В одно мгновение казалось, что вот-вот – и ствол начнет оплывать, словно под лучами термоядерной, пятная землю горячими каплями. И тут же арктический, нет, космический холод стискивал меня со всех сторон.
Наверное, будь я человеком, то счел бы, что подхватил какой-то сильнейший вирус, из свежемутировавших… лихорадка мгновенного действия. Но у автоматов не бывает насморка, и чихать, и кашлять мы можем, только лишь «наевшись» отсыревших патронов.
Я смотрел, как, покачиваясь в такт шагам, она проплывает мимо – медленно, неимоверно медленно, по миллиметру в час, в день… в вечность… и при этом все равно ужасающе быстро. Нет, нет, как же так – только ведь она шла навстречу и вот уже проходит мимо… и сейчас окажется позади… и скроется из виду в пестрой галдящей базарной толпе, исчезнет, заслоненная людскими спинами… Нет!
Клянусь последним патроном, если бы она прошла мимо, то я… я бы… сотворил нечто безумное! Например, высадил бы весь рожок прямо в ослепительную голубизну небес – плевать, что в патроннике пусто и предохранитель наверху! Я – автомат, а не какая-то там примитивная мышеловка! Венец прогресса и эволюции, шедевр механики, дитя человеческого гения, рожденное убивать и научившееся думать… чувствовать…
…и любить!
Она не прошла мимо. Тот «АКМС», ее спутник, что-то коротко лязгнул – она остановилась, неторопливо развернулась в мою сторону, приблизилась… окинула взглядом… оценивающе – и одобрительно качнула рукояткой.
Мне казалось, на меня сейчас должно пялиться не меньше трех четвертей базарной толпы. Еще бы – не каждый ведь день увидишь, как ствол спокойно висящего на хозяйском плече автомата вдруг, ни с того ни сего, начинает медленно наливаться краснотой. Словно его положили в невидимый кузнечный горн… или же пытаются одной непрерывной очередью отстрелять сквозь него столь же невидимую и вдобавок неслышимую ленту на пару тысяч патронов. Почти незаметный отлив поначалу… затем цвет все гуще… из кирпично-красного в темно-вишневый…
Если что-то умеет думать, то оно ведь и с ума может сойти? Логично?
А я просто хотел спросить, как ее зовут. Всего лишь. Хотел – и не мог. Как будто расплавленного свинца в ствол залили – щедро так плеснули, не скупясь, полкотелка минимум. Для надежности же еще и прошлись по ствольной коробке электросваркой, намертво приваривая все, что может лязгать, щелкать и вообще сдвигаться хоть на микрон.
Она тоже молчала. Висела прямо передо мной, вся такая стройная, изящная, чуть откинувшись всем телом назад и выпятив при этом приклад, – и не издавала ни звука.
У людей, кажется, такое вот молчание именуется загадочным. Не знаю. По мне, так это была самая натуральная пытка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17