Они бежали прочь, повизгивая, как побитые щенки: Михаэль не удержался, чтобы не подстрелить последнего из них, шестирукого карлика. Кристоф устало опустился на пол. Клаус все еще стоял у окна, сжимая в руках меч. У ног его выросла приличных размеров гора из голов, лап, хоботов и прочих частей лемурских тел. С потолка спускался маэстро.
— Победа! — воскликнул Кристоф. — Это победа! Настоящая победа! Мы их одолели!
— Ваша радость преждевременна, — заметил маэстро, быстрыми движениями отряхивая грязь со своего горохового кафтана. — До восхода еще ждать и ждать. А лемуры еще могут вернуться.
— Хватит ли у нас ядер? — спросил Михаэль.
— Их еще около двух десятков, — сказал Кристоф.
— Макабр коварен, — сказал маэстро. — Он способен на любую гадость. До утра нам еще может сильно не поздоровиться.
— Во всяком случае, в арсенал они больше не сунутся, — заметил Михаэль. Он перезарядил ружье. — Сдается мне, что тут еще много живых тварей!
— Только не расходуй на них патроны, — сказал Гейнц.
Вдвоем они прошлись по арсеналу, добивая раненых лемуров ударами прикладов.
— Больше чем уверен, — сказал Михаэль, — что под утро мы задохнемся от вони.
Вдруг в наступившей тишине со стороны подъемного моста отчетливо прозвучал цокот конских копыт.
— Что там, Клаус? — спросил Кристоф.
— Экипаж какой-то.
— Не может быть! — Кристоф метнулся к окну.
В ворота замка, минуя неведомо кем опущенный подъемный мост, въезжал экипаж, запряженный тройкой лошадей. Дверцу экипажа украшал фамильный герб графов Блямменберг.
— О тысяча дьяволов! — воскликнул Кристоф. — Как они смогли сюда добраться?!
Во дворе, мощенном огромными каменными плитами, экипаж остановился.
— Нет! — крикнул Кристоф. — Нет! Только не это!
Вероника, уезжай!!! Уезжай скорее!!!
Навстречу экипажу вышел дворецкий. Огонь фонаря в его руке пронзал яркими искрами сгущающуюся кромешную ночь, чья плотная черная ткань, казалось, трещала и рвалась в зигзагах молний. Дворецкий успел принять человеческий облик на удивление быстро. Повязка на его лице (на его маске) словно бы и не менялась со вчерашнего дня, левой рукой, в которой ничего уже не осталось от когтистой жабьей лапы, он потирал якобы заспанные глаза. Актерским способностям жабы можно было только позавидовать: увидев карету, он сначала делал вид, что его вернули к жизни из глубин сладкого сна, но, завидев гербы на дверцах, он оживился и принялся проявлять усердие, но усердие вялое, ленивое, за всем этим усердием читалось: «Оставьте меня в покое, я хочу спать». Эта игра ввела бы в заблуждение даже самого хитрого и искушенного человека.
— Уезжай, Вероника! Быстрей! Быстрей же!
Вероника не слышала. Опершись на лапу дворецкого, она выходила из экипажа. Учтивый лемур что-то нашептывал Веронике. Фигура его выражала самую изысканную учтивость, на мгновение хитрая иезуитская улыбка переломала напополам его забинтованную физиономию. Воспользовавшись тем, что Вероника, что-то говоря отцу, обернулась к дверце экипажа, лемур на секунду вновь принял свой естественный облик хищной, склизкой, холодной жабы, в его когтях, гладких как зеркала и острых как иглы, отражались сполохи молний, по бугристой, замотанной грязной тряпицей морде передвигались хищные желваки, трещина рта проросла жалящим многорядьем зубов.
Истинная личина наползла на Лягва мгновенно, как судорога, и так же мгновенно исчезла. Когда Вероника вновь обернулась к нему, перед ней уже стоял дворецкий — вежливый, важный, учтивый…
— Вероника! Беги! Беги отсюда! — кричал Кристоф в пролом окна. Голос его сорвался. Крик лопнул, как порванная струна.
По-видимому, Вероника все же что-то услышала сквозь шум бури и раскаты грома, что-то все же достигло ее слуха, ибо она вдруг замерла и стала испуганно озираться по сторонам. Перед ней лебезил и юлил лжедворецкий, в галантном полупоклоне что-то нашептывая на ушко.
Кристоф выхватил у Гейнца ружье, направил его ствол в окно, дрожащей рукой навел мушку на голову мерзкой гадины-дворецкого. Тот словно бы чувствовал, что в него целятся: якобы затем, чтобы помочь Веронике взойти на крыльцо, он обежал ее, прикрылся ею от выстрела.
— Дай-ка мне попробовать, — сказал Михаэль. — Думаю, у меня получится подстрелить этого головастика.
— Убей его! Убей его, Михаэль! — хрипло рычал Кристоф, пока егерь целился. — Я тебя озолочу! Отдам все сокровища замка. Только подстрели, прикончи эту тварь!
Степенно и деревянно из экипажа выходил граф. Кучер, спускаясь с облучка, отряхивал с полей шляпы дождевую воду.
Михаэль выстрелил. Голова лемура неестественно дернулась, тело его грузно обрушилось в пузырящуюся грязь. Вероника закричала, отбегая от убитого. Граф застыл, неподвижный, как резьба по дереву.
— Вероника! Беги! — сипел Кристоф сорванной глоткой.
— Беги, беги, Вероника! — кричали все защитники арсенала.
Вероника уже что-то поняла. Она метнулась к экипажу. Но было поздно. Отовсюду — из всех щелей, дыр, потаенных мест, из всех ям, из заросшего ряскою рва, из канав, из-за деревьев — появлялись лемуры. Несколько десятков тварей бросились на лошадей, на кучера, опрокинули экипаж. В горло графа впились кривые, острые как бритвы зубы крылатой ящерицы. Голова отставного полковника неестественно запрокинулась. Из горла напористо, как фонтанная струя, хлестала кровь. Вероника исчезла.
А когда кровавая драма за окном уже завершилась смертью всех ее участников-людей, когда свежие потоки красной крови успели обагрить воду всех луж замкового двора, все услышали голос, голос до омерзения знакомый, скрипучий, тяжелый, медленный голос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79