Только твердость и повелительность голоса могли еще спасти Кристофа. Кристоф пятился. «Неужели бунт? — думал он, лихорадочно ощупывая стены коридора в поисках какого-нибудь оружия. — Неужели все-таки бунт? Но почему? Почему?!»
— Немедленно брось нож на пол! Немедленно!
«Главное — не молчать. Надо морально задавить этого кретина. Напугать, застращать, ослабить эту его решимость».
— Слушай, ты, уродец! Брось нож — и будем считать, что ничего не было…
Объявляльщик продолжал молча, да и что он мог сказать, наступать на барона тяжеловесной поступью. Сейчас он даже не был похож на человека, больше всего он напоминал огромную неуклюжую заводную куклу с застывшей на лице умильной маской клоуна.
— Маэстро! Быстрей дайте мне какое-нибудь оружие!
«Кушать подано» издал резкий гортанный вопль. Тело его, спружинив, оторвалось от пола в мгновенном прыжке.
Время для Кристофа замедлило свой бег. Он очутился словно бы во сне. Но это был не плавный, неспешный детский сон, когда летишь над землей, отталкиваясь то одной, то другой ногой, когда в эйфорическом полете проносишься над домами, улицами, людьми. Этот сон был скорее сродни кошмару, мутному, вязкому, засасывающему, как болото. И летал вовсе не Кристоф. Объявляльщик летел в неожиданно загустевшем воздухе. Кристоф различал малейшие его движения: вот выбрасывается вперед рука с зажатым в ней ножом, вот поджимаются к животу его ноги, вот левая рука чертит в воздухе дугу, как бы набирая силу для грядущего удара. Кристоф также двигался. Хотя он и старался делать это быстро, но поймал себя на том, что и его движения замедленны и происходят как бы во сне. Движения его были направлены на то, чтобы уклониться от неминуемого страшного, смертельного удара. И он почти успел.
Нож пропорол его щеку насквозь. Боли Кристоф не ощутил, он чувствовал лишь, как липкая неприятная кровь каплет ему за шиворот кафтана, спекаясь на коже сухой коркой. Идиот с ножом — с его рожи все еще не сошла любезнейшая, елейная улыбка — приплясывал около Кристофа. Улыбка эта гипнотизировала, парализовывала, как взгляд змеи пригвождает к месту мелких грызунов, и Кристоф чуть было не опоздал перехватить руку с направленным на его сердце ножом. «Кушать подано» оказался гораздо сильнее Кристофа. Даже обеими руками барону с трудом удавалось сдерживать на расстоянии смертоносный кухонный нож. Свободной лапой «Кушать подано» бил барона в лицо, один за другим нанося сильнейшие удары. Кристоф уже едва держался на ногах, и, когда «Кушать подано» замахнулся, чтобы нанести решающую зуботычину, Кристоф изо всех сил лягнул мерзавца коленом промеж ног. Со стоном объявлялыцик переломился напополам, рука с ножом убралась к ушибленной промежности. Кристоф воспользовался этим и, скрестив пальцы в замок, нанес удар объявляльщику в затылок. Однако этот удар отнюдь не ошеломил объявлялыцика, как надеялся Кристоф, ибо «Кушать подано» с силой рванул на себя ноги барона.
Кристоф чувствовал, как земля ушла из-под ног, как бьется голова о каменные плиты пола.
И уже лежа на полу, остатками угасающего сознания Кристоф ощутил у себя на горле ледяные пальцы убийцы.
Проснувшись, она почувствовала, как сновидение неуловимо уплывает, уходит от нее. Как песок сквозь пальцы или как вода в отверстие для слива в ванной. Какие-то образы недавнего сна еще мерцали в сознании, но у этих образов не было уже даже контуров, а так, лишь какие-то отпечатки. «Странно, — подумала она, — что я не запомнила свой сон». Обычно в последнее время они четко впечатывались в ее память. Частенько ей даже снились сны, описания которых можно было встретить в различных сонниках. Например, в молодости она бы никогда не подумала, что может сниться, скажем, тарелка. Просто одна тарелка, и все. Оказывается, может. Иллюзорное пространство грез уже не наполнено, как в молодости, разнообразными фигурами — безымянными статистами сна, порождаемыми нашим дремлющим воображением, уже почти никогда не случается во сне попасть в какую-нибудь ситуацию. Вместо этого полночи видишь перед собой какую-нибудь там тарелку или коромысло. Сновидения уже не загадочны, нет в них прежней, манящей, отвлекающей от повседневности тайны. Смысл сна теперь ясен и доступен. Достаточно лишь раскрыть сонник на нужной странице, и сон твой станет ясен, как небо над пустыней Сахара, и прост, как дегтярное мыло. Но, с другой стороны, отрадно сознавать, что ты не одна, что составительница сонника достопочтенная мадам Дулиттл видела во сне то же самое. А если кто-то видит твои сны, то ты не одинока.
Однако сегодня ей снилось что-то не совсем обычное. Ей снилось что-то… что-то не совсем приятное, ускользнувшее из памяти и в то же время оставившее в ней какой-то след, неприятный осадок… Или царапину. Да! Она наконец вспомнила свой сон. Именно так, во сне присутствовала царапина, большая, кровоточащая царапина, царапина, которую бередил ноготь. Большой, заскорузлый ноготь, к тому же, по всей видимости, мужской, потому что у женщин ногти гладкие, а этот был какой-то, ну, словом, бородавчатый, поверхность его была очень неровная. К тому же он был очень длинный, этот ноготь, такой длинный, что аж закручивался. Очень неприятный ноготь.
Давешний сон, словно увиденный заново, отчетливо встал перед глазами. Сначала в этом сне, как обычно, была пустота. Затем где-то далеко-далеко, в самых глубинах этой пустоты появилось что-то, какое-то пятнышко, оказавшееся щекой. Щека, судя по всему, была женской, потому что не имела никакой растительности. Где-то в тумане угадывалось лицо, но видно его не было. И неожиданно возник ноготь — длинный, перекрученный, — он взрезал гладкую розовую кожу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79