— воскликнул Кристоф. — Иди сюда!
— Бесполезно, — сказал маэстро. — Никто не выйдет.
— Почему? — нахмурил Кристоф брови. — Я же им приказал!
«Похоже, — подумал он, — все они боятся заразиться от меня бедой и несчастьем…»
— Пусть ваша милость меня извинит, но, как ни кощунственно это звучит, сейчас им не до вас.
— Что все это значит? — Кристоф опять ощутил стиснувший горло приступ необузданной ярости. — И вообще, господин Корпускулус, почему вы всегда и везде изволите объясняться загадками? Вам что-нибудь известно? Вы что-то от меня скрываете? Почему же вы не хотите поделиться этим со мной? А, господин Корпускулус?…
— О мой милый юный друг, я абсолютно ничего не знаю, я всего лишь предполагаю, и сейчас я вижу, что самые худшие мои предположения начинают сбываться. Я предполагал, что вы освободите золотаря, но никак не мог ожидать того, что это случится так скоро…
— Ах, так вы даже это знаете! Что же вам еще известно? Ну же, выкладывайте! Я слушаю!
— Рукопись, которую я вам дал прочесть, должна была послужить предупреждением…
— Будьте вы прокляты! — Кристоф смял кулаками кафтан маэстро. — Будьте же все вы прокляты! Будь проклято все это состояние, весь этот замок! Послушайте, вы, старый шарлатан, объясните же мне наконец, что здесь происходит? Что это: бунт или, может, заговор? Или на замок напали призраки? А?… Почему вы не хотите ничего мне объяснять? Почему? Вы знаете, где прячется золотарь? Где же?… Вы не хотите мне этого говорить? Вы — его сообщник! — Кристоф ладонью хлопнул себя по лбу. — И как же я раньше не догадался?!
— Успокойтесь, барон! — холодно произнес маэстро. — В свое время вы все узнаете. А сначала следует отнести… тело вашей сестры в замок.
Кристоф взялся за ноги Клары и, глядя на плиты коридора, пошел следом за маэстро. На обезображенное тело сестры он смотреть не мог, хотя такое желание в нем и возникало. Кристоф знал, что увиденное будет страшным, однако какое-то детское, ненасытное любопытство побуждало его то и дело смотреть на изуродованную Клару. В душе его бушевали гнев и ярость, подавляя всякую разумную мысль.
Голова Клары бессильно болталась, то и дело запрокидываясь назад, изо рта и пустой глазницы все еще сочилась, вытекала тонкими струйками, тут же сворачиваясь, кровь. «Как все-таки жалко выглядят мертвецы! — подумал Кристоф. — Как будто в момент смерти все человеческие слабости выходят наружу, все, что таили они в своей душе долгие годы, все страстишки и пороки отображаются в их посмертных масках. Не хотел бы я когда-нибудь увидеть свой труп!»
Клару положили на покрытое бархатом ложе в одной из небольших комнаток первого этажа. Маэстро скрестил ей на груди холодеющие руки, залепил пустую черную глазницу кусочком пластыря, уцелевший же глаз, полный выражения смертного ужаса, аккуратно прикрыл.
— Упокой, Господи, ее душу, — сказал маэстро, затем взял Кристофа за руку и буквально выволок из комнаты, подобно тому как мать выводит непослушное дитя из лавки кукольника.
Они помчались по коридору.
— Скоро стемнеет, — шептал на бегу маэстро. — У нас очень мало времени… Вы знаете, где находится арсенал?
— Да… В полуподвале.
— Отлично. Чем вооружены егеря?
— Мы что, будем воевать? Хм… Чем вооружены?… Ружья охотничьи, разумеется, потом ножи… Вроде бы все. Но зачем все это?
— Не перебивайте, барон. Нельзя терять времени на разговоры, когда на счету каждая минута. Мы должны опередить врага, если не хотим, чтобы он опередил нас. Вы должны немедленно бежать во флигель, к егерям, пусть они вооружаются всем, что у них есть, после занимайте арсенал.
— Так мы все-таки будем воевать?
— Разумеется. Я же тем временем отправлюсь за госпожой баронессой. Необходимо обеспечить ей нашу защиту.
— А с кем же мы будем воевать? А как же прислуга, разве она так же не нуждается в нашей защите? А почему…
— Осторожно, Кристоф, сзади!…
Барон обернулся. И замер в недоумении. Он ожидал увидеть что угодно, любого страшного противника, самого золотаря наконец, но никак не безобиднейшего «Кушать подано». Лицо объявлялыцика расплылось в самой невообразимой из всех виденных на свете идиотских ухмылок. Глядя на него, Кристоф почему-то преисполнился уверенности, что это именно объявлялыцик выглядывал во двор из-за прикрытой шторы, именно он осмелился не откликнуться на зов господина.
— Ах ты, — процедил Кристоф, — сволочь! Иди-ка сюда!
«Кушать подано» улыбался все так же лучезарно, его малоосмысленное круглое лицо излучало ту беспредельную степень любви и доброжелательности, какую можно представить разве что у райских херувимов, завидевших во облацех святую душу старца-отшельника.
— Иди сюда, ублюдок!
— Барин проснулись! — сказал объявляльщик. Голос его, глухой и мрачный, никак не вязался с умильной сахарной физиономией. В его голосе слышалась ненависть, неутолимая, обжигающая ненависть. — Барин проснулись!
— Где ты был, когда я тебя звал? Почему не подошел? Это ведь ты выглядывал из окна, а?… Отвечай, ты. Что молчишь, идиот? А где все остальные, куда они попрятались? Молчишь? Собирай манатки, ты уволен…
— Барин… — Идиот поднял над головой руку, которую до того держал за спиной. Тусклый заоконный свет высветил нож в его руке, огромный кухонный нож с налипшими на металл ссохшимися мясными клочьями. -…проснулись!
Уверенной сомнамбулической походкой он приближался к Кристофу.
— Брось кож, придурок! — сказал Кристоф, пятясь. — Брось нож, идиот проклятый! Я же тебя на каторгу упеку! Брось, кому говорят!
Инстинктивно Кристоф понимал, что нельзя поддаваться страху и тем более нельзя показать этому недоумку, что ты напуган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79