Страшный, сострясший весь дом удар в дверь, казалось оглушил Гембру изнутри. Эхо прокатилось нервной волной по всему телу. Дверь не подалась. Снова тишина. Сфагам продолжал стоять всё в той же позе невозмутимой готовности. За дверью послышался хриплый прерывистый вздох. Он был не менее чем втрое длиннее, чем вздох любого из людей. Сфагам и Гембра молча переглянулись.
— Иди к окну. Когда он войдёт — беги. Прошу тебя.
Гембра отрицательно мотнула головой и сжала рукоятку меча.
Сфагам вздохнул и показал Гембре рукой, чтобы та отошла немного назад. За дверью вновь послышалось хриплое дыхание. Теперь тяжкий вздох показался ещё длиннее. И затем, после очередной паузы невыносимого безмолвия до невольных гостей страшной комнаты донёсся уже знакомый прерывистый писк. Сначала он звенел не громче комариного писка, но затем, набирая силу, перешёл в негромкий и писклявый человеческий смех. Непонятные шаги стали откатываться — глухо и тяжело. Затих и смех. Когда шаги заглохли окончательно, порыв ветра поддел приоткрытую ставню. Громкий хлопок заставил Гембру вздрогнуть. Сфагам подошёл к окну и плотно затворил его.
— Ты говорил, эта штука испортит ему настроение? У меня, признаться, настроение тоже не очень… Но он всё таки не вошёл.
— Вся ночь впереди. У него полно времени. — Сфагам вернулся к очагу. — Это конечно глупо, но постарайся успокоиться. Твой страх ему только в помощь.
— Тогда расскажи ещё что-нибудь.
— О чём же тебе рассказать? — голос Сфагама стал мягче.
— Ну, если о приключениях тебе неинтересно…тогда расскажи мне про учителя и ученика.
Монах задумчиво шевелил кочергой поленья в очаге. Отблески пламени играли светом и тенью на его спокойно-сосредоточенном лице.
Гембра залезла на стул с ногами и обхватив руками колени, положила на них подбородок, приготовившись слушать. Огненные блики плясали в её огромных чёрных глазах.
Глава 8
Вот уже много дней над хижиной отшельника шёл дождь. — начал свой рассказ Сфагам. Нескончаемые потоки воды, как будто, хотели смыть её с высокого уступа горы, испытывая на прочность ветхую крышу. Отшельник сидел неподвижно возле маленького окошка и с самого утра молча вглядывался в бездонный шумящий туман, пронизанный водяными нитями.
— Послушай, — сказал он ученику. — Четыре дня мой дух будет витать в созерцании иных пределов. Я оставляю моё тело на твоё попечение. Ты должен всё время находиться рядом и следить, чтобы оно не стало добычей чуждых сил. Ты знаешь, как это делать. Если вдруг тебе надо будет во что б это ни стало отлучиться — сожги тело, но ни в коем случае не оставляй без присмотра. Иначе твоим учителем может стать кто-нибудь посторонний.
Ученик ответил, что выполнит всё в точности. Отшельник ещё долго смотрел в окошко, а затём лёг на циновку и погрузился в глубокую медитацию. Его тонкое тело, отделившись от бренной оболочки, которая осталась недвижно лежать в тесной хижине, поднялось высоко вверх. Оно летело навстречу ветру и дождю, пропуская сквозь себя потоки густого влажного воздуха, внимая бурым и сине-серым песням гор, отталкиваясь от вязко-колких замшевых волн, которые испускала смятая дождём трава и ловя неслышные шевеления затаённой в камнях жизни. Туманно-серая оболочка пейзажа сделалась прозрачной и открыла сияющее плетение бесчисленных тончайших нитей, пронизывающих всё — и небо, и землю, и камни, и воду и воздух. Все эти нити колебались и вибрировали так, что задень, казалось, одну — и это мельчайшее движение тотчас же отзовётся во все стороны, меняя рисунок мироздания. Но парящие облачка голубых и серебряных блёсток-звёздочек — тонкие тела, путешествующие в эфире, проплывали сквозь эти нити, почти не колебля их. Привычные контуры предметов просматривались сквозь эти сотканные из сияющего кружева фигуры, как едва различимые слабые очертания, как смутный набросок, сделанный художником, ещё не начавшим накладывать краски. Здесь не было разницы между зрением и слухом, а звуки-формы не сталкивались с оформляющей их мыслью, а сами были знанием. Полёт был лёгок и быстр.
Гембра слушала, как заворожённая, слегка покачиваясь на стуле, машинально стирая грязь с большого пальца ноги.
Первые два дня ученик провёл в неустанных занятиях, не забывая присматривать за телом учителя. Но уже к середине третьего дня тягостная тревога прочно поселилась в его сердце. Занятия не ладились и он не находил себе места. А присутствие в тесной хижине застывшего в неподвижности тела учителя ещё более усиливало чувство тоски и заброшенности. «Это учитель посылает мне испытание.» — думал ученик, решив выдержать срок до конца. Но будто какая-то сторонняя сила терзала его изнутри, подталкивая к тому, чтобы покинуть тесную обитель. Окутанный туманом простор, открывавшийся с горы казался ему тюрьмой. Ему нестерпимо хотелось спуститься с горы в деревню, с кем-нибудь повидаться, с кем-нибудь поговорить, увидеть человеческие лица, услышать голоса. «Ты ещё недостаточен сам для себя. Нити, привязывающие тебя к обыденному миру ещё крепки, как железные цепи.» — вспомнились слова учителя.
Утром четвёртого дня ученик, совершив все необходимые ритуалы, сжёг тело учителя на площадке для обрядов перед хижиной. Теперь его уже ничего не держало и он стал спускаться с горы.
А внизу в деревенском кабачке играла тростниковая флейта, разносились запахи вкусной еды и слышался тихий неспешный разговор. Ученик присел возле очага рядом с каким-то больным стариком, который пытаясь согреться, всё ближе придвигался к огню. Ученик заговорил со стариком. Тот отвечал глухо и невразумительно, но ученик не обращал на это внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116