Темрай задумался.
Перимадейцы создали множество чудес, но утратили лучшую часть самих себя. Так говорили странники, сидя под яркими холодными звездами и потягивая горячее молоко с медом. Перимадейцы превратились в бездушных эгоистов, считающих прочие народы варварами, которых позволено разорять и завоевывать, чтобы приобщить их к цивилизации. Но странники рассказывают много небылиц, в том числе о встречах с огромными летающими ящерами, тварями с головой животного и туловищем человека и прочее.
«Я видел людей в городе, и они ничем не отличаются от нас, – думал Темрай. – Конечно, они ведут себя по-другому, например, дружелюбно встречают чужестранцев, даже тех, которые традиционно считаются их врагами. Если перимадейцы что-то спрашивают, то обычно это просьба подтвердить правдивость того или иного дикого слуха: правда, что у ваших мужчин по семь жен? Правда, что в твоей стране мужчина и женщина занимаются, ну, сам знаешь чем, в седле на полном скаку? Правда, что вы делаете кубки из черепов убитых врагов? На что похоже то-то и то-то…»
Еще одно отличие: в городе есть целый квартал, в котором живут люди, занятые тем, чтобы продлить жизнь больным, с которыми кочевники никогда бы не стали возиться, потому что они либо слишком стары, либо слишком слабы, чтобы приносить какую-то пользу для клана. В городе забота о таких людях считалась естественной. Здесь, на равнинах кочевники не имели соответствующих навыков: каждый выполнял одинаковую работу и владел примерно равным количеством собственности. В городе разделение на бедных и богатых было очевидным, но даже беднейшие из них имели больше, чем люди равнин. Что плохого в такой организации? Человек при желании мог всю жить оставаться ремесленником, а мог усердно работать и подняться на три-четыре ступени замысловатой иерархической лестницы.
Темрай сидел на деревянном троне и с удивлением оглядывал своих людей. Он никогда не предполагал, что их так много. Никому до него не приходило в голову подсчитать, сколько их на самом деле. Существовала традиция, что перед началом новой войны каждый воин, проходя мимо шатра вождя, опускал в корзину стрелу – потом корзины грузили на спины лошадей и использовали в качестве резервного запаса. Последний раз, лет двенадцать-тринадцать назад, лошадей было больше сотни, но Темрай не помнил, сколько корзин несла каждая.
Приблизительную численность клана можно определить и другими способами, подсчитав, например, сколько времени требуется на переход вброд той или иной реки, прикинув протяженность колонны, идущей по дороге, или количество шкур, отданных кожевенникам за месяц (то есть сколько волов было убито и съедено, и отсюда вычислить количество ртов). Но нужно признать, вождя этот вопрос тревожил мало, да и вообще ему не пристало интересоваться подобными вещами. Кочевники могли обидеться, решив, что к ним относятся как к собственности. Темрай слышал легенду, гласящую, что давным-давно в городе одни люди якобы владели другими, словно землей или орудиями труда, но он не верил в это, как не верил рассказам о двуглавых львах и говорящих деревьях, которые тоже якобы существовали, когда мир был юн.
А сейчас Темрай обнаружил, что именно рассматривает своих людей, как шпион, явившийся из города, что бы подглядывать за кочевым народом. Их рост колебался в промежутке между пятью футами четырьмя дюймами и шестью футами (женщины, естественно, на полголовы ниже); они носили одежды из шерсти, войлока и кожи, ели вяленое мясо, сыр и просо, если год выдался урожайным, яблоки и оливы в зависимости от времени года. Они жили в шатрах из войлока и шкур, зимой мазались топленым жиром, чтобы защитить кожу от дождя и ветра, ничего не имели, кроме повозки и пары лошадей. Не было части лошади или бычка, которой кочевник не нашел бы применения: молоко, мясо и кровь употребляли в пищу, сало использовали для освещения, готовки и защиты от влаги; шерсть и волосы – для изготовления войлока и веревок; кости и зубы для пуговиц, игл, средней части дуги лука, пряжек, рукоятей, украшений, музыкальных инструментов и клея; сухожилия служили тетивой для луков, а навоз применялся в качестве топлива. Этот народ не знал, что такое праздность; он никуда не спешил, довольствовался малым и не желал приобрести больше; он не писал книг, но помнил имена предков, живших сто поколений назад, не имел машин, но знал о серебряном припое и умел читать цвета побежалости. Глядя на них, словно в первый раз, Темрай осознал, насколько они другие.
«Мы, народ равнин. Народ, который умеет изготовить тысячу и одну вещь из дохлой коровы».
Кто-то тянул его за рукав – пришло время вручать призы за состязания в беге и прыжках через препятствия. Удивляясь как он мог допустить, чтобы второе лучшее седло Сасурая и совершенно новая пара перчаток для соколиной охоты были отданы за то, что кто-то обладает замечательны талантом перепрыгивать через груду хвороста на конце длинного бревна, Темрай взял лук и, внутренне дрожа, отправился на стрельбище.
Мысленно возблагодарив богов, что никто не пытается заставить его отдать лук Сасурая – по обычаю, он отправится с ним в Вечность, – Темрай молча почтил память мудрых предков, предвидевших эту печальную ситуацию. Затем юноша взял лук (он имел множество других, изготовленных как лично, так и лучшими мастерами, но это было оружие, с которым он учился стрелять). Если на свете существовал лучший лук, вождь не хотел об этом знать.
Тетиву сменили с тех пор, как Темрай держал его в последний раз. Длинное сухожилие из лошадиной ноги было аккуратно обмотано шелковой нитью, пропущено сквозь гладкие костяные бусины и идеально ложилось под пальцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163