для рыбы, масла, мяса, внушающие уважение секачи, которыми так ловко орудуют продавцы на рынке, и миниатюрные экземпляры, без практической пользы, зато симпатичные. Они заполняли ящики письменного стола, теснились на прикроватной тумбочке, ютились между книгами на полках и злорадно поблескивали лезвиями из-под дивана. В общем, ножи были моим крестом, который я упрямо волочила по жизни.Нет, положительные стороны в таком странном «умении» тоже присутствовали. Никогда не возникало вопроса, что подарить на день рождения кому-нибудь из приятелей. Семейный бюджет от этого только выигрывал.Если я в последний момент вспоминала, что у Васи, Пети, Даши не круглый, но приятный юбилей, о котором меня предупреждали еще месяц назад, но я по рассеянности пропустила это сообщение мимо замороченных другими проблемами ушек, то дело решалось просто. Зорким глазом окидывалась коллекция, выбирался самый подходящий экземпляр, и дело в шляпе! Друзья всегда оставались довольны подарком, а на плохие приметы, вроде того, что ножи дарить — к ссоре — они чихать хотели. Стальной блеск и узоры на рукоятке перевешивали любые суеверия.В десять лет я радовалась каждой новой находке, хвасталась родителям, те в ответ снисходительно кивали. В тринадцать — только равнодушно пожимала плечами, в пятнадцать — старательно отворачивалась от хищно подмигивающего из травы лезвия, делая вид, что ничего не вижу. Это не помогло. Ножи мстили за такое невнимание к своим острым персонам: при следующей попытке порезать хлеб для бутербродов или просто залезть в ящик стола за карандашом, мои руки тут же украшались порезами. Неглубокими, но неприятными. Эти чудища словно предупреждали: «Лучше не шути, мы-то без тебя обойдемся, а вот ты без нас — навряд ли». Когда я в тридцать пятый раз залепила свои многострадальные пальцы полосками лейкопластыря, то вздохнула и смирилась. А что было еще делать?Два года назад, перед самым своим днем рождения, я выпросила у родителей денег якобы на «вон ту сиреневую блузку, помнишь, у нее еще вырез сзади». Мама с сомнением покачала головой, словно чувствуя подвох, но отказать не смогла — шестнадцать лет единственному ребенку не каждый день исполняется. Тем более я редко что-то просила. Знай мама, на какую глупость будет потрачена эта сумма, она бы мне добавила пару хороших затрещин и неделю домашнего ареста.Проходя мимо витрины магазина, откуда на меня всеми пуговками укоризненно смотрела блузка, мне пришлось собрать всю свою силу воли в кулак, чтобы не завернуть в зеркальные двери и не выложить на прилавок успевшие помяться в кармане джинсов купюры. Упрямство победило — сиреневая мечта осталась одиноко висеть на манекене.Конечно, идея была безумной: тащиться через полгорода в какой-то старый район, среди совершенно одинаковых дворов-колодцев искать нужную парадную, пешком подниматься на шестой этаж, получить удар током от неисправного звонка — и все ото ради того, чтобы в ответ на строгое «Кого несет? », промямлить:— Я по объявлению. Там написано, что здесь порчу снимают...Весь идиотизм ситуации я оценила только после как закончила фразу.«Трижды дура! Нет, четырежды! Руки в ноги, и бегом отсюда, пока тебя в поликлинику не сдали. Для опытов», — я уже попятилась к лестнице, когда дверь квартиры слегка приоткрылась и из-за натянувшейся цепочки на меня уставилась благообразная старушка. Ее внешность никак не соответствовала услышанному мною ворчливому голосу. Таких обычно называют «божий одуванчик»: седые волосы аккуратно прибраны под старомодную сетку, лицо сморщенное, напоминает изображение гор на географических картах, редкие белесые брови. Благолепие образа нарушали лишь темные, глубоко посаженные глаза.— Деньги-то есть? — хрипло спросил «божий одуванчик».Я робко кивнула. Снимать порчу совершенно расхотелось — подумаешь беда, ножики нахожу. Не взрывчатку же.— Тогда заходи. Что встала? — цепочка звякнула и дверь приоткрылась еще на пару сантиметров.Я, проклиная себя за глупость, протиснулась в образовавшуюся щель. Наверно, бабушка опасалась воров или шпионов, потому что, быстро захлопнув за мной дверь, и пару секунд провозившись с замками, она надолго приникла к глазку. Наконец, оторвавшись от увлекательного вида на пустую лестничную клетку, старушка бодро потопала вперед по темному коридору.— Чавой замерла? Я чай не куница — за руку не тяпну. Обувку сымай и в комнату иди, — деревенские интонации, внезапно прорезавшиеся в ее голосе, только прибавили беспокойства. Бабушка явно была так же далека от сельской жизни, как Леонардо ди Каприо от основ квантовой физики.Послушно скинув кроссовки и повесив куртку на свободный крючок вешалки, я тихонько прошла вглубь квартиры. Подозрительная старушка уже ждала меня в одной из комнат.М-да, обстановочка тут была что надо. Единственное, чего не хватало для полноты картины — пыльного чучела нильского крокодила. Круглый стол темного дерева стоял ровно в центре комнаты. Массивный, вычурный, словно сошедший с каталога антикварной лавки. На нем поблескивала зеркальцами странная конструкция из реторт, трубок, осколков и колб. Из сосуда в сосуд вяло перетекала какая-то синяя жидкость. Запах от этой «лаборатории юного алхимика» исходил премерзкий: помесь розовых лепестков, корицы и сгнившего мяса. Не выдержав, я прикрыла нос рукой.— На диван садись! Чавой встала столбом в дверях!Диван обнаружился в углу комнаты, между закрытым черными шторами окном и старинным торшером с проеденным молью абажуром. Усидеть на предложенном месте оказалось проблематично. Этот предмет мебели был на последней стадии разложения, или разрушения — не знаю как правильно применять это понятие к семейству кроватно-кресельных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81