Голос этот не был писклявым фальцетом монаха, оставившего свое мужское достоинство в урне на алтаре бога Рэха, к тому же он показался ей странно знакомым. Она повернулась. Фигура у стены, о существовании которой она совершенно забыла, медленным движением сняла с головы капюшон.
– Мастер Якоб?! – недоверчиво воскликнула Ириан.
Ответом был легкий поклон.
– Что ты здесь делаешь, господин?
– Монастырская тишина, заполненная лишь шепотом молитв, позволяет отвлечься от реальности камеры пыток… – начал палач.
– Ты здесь что, каешься, мастер? – Изумление Ириан было столь велико, что от прежних переживаний не осталось и следа.
Мастер недовольно поморщился.
– Почему сразу покаяние? Ведь я всегда честно исполнял свои обязанности и не совершил никакого преступления…
– Я думала, что…
– Что я скорблю по тем, кого провел через долину страданий? Нет, госпожа. Это очень распространенное, но ошибочное мнение. Да, когда-то под давлением обстоятельств я совершил зло, которое искупила невинная жертва моего брата. Ты знаешь ту историю, госпожа, и тебе хорошо известно, что к моим обязанностям это не имело никакого отношения. Идем… – Он открыл дверь и вежливо пропустил Красноглазую вперед.
– Почему принято считать, что занятие моим ремеслом всегда ведет к очерствению души? – спросил он, когда они оказались в коридоре. – Согласен, так бывает в том случае, когда причинение боли доставляет мастеру наслаждение или когда он делает свое дело с полнейшим безразличием к осужденному. Однако есть еще иной путь, который не лишает мастера возможности духовного самосовершенствования. И я стараюсь этим путем идти.
– Странные вещи ты говоришь. – Любопытство Ириан взяло верх над сомнениями. – Объясни.
Мастер Якоб задумался.
– Есть три вида ответственности, и ни один из них не связан и не смешивается с двумя остальными. Преступник отвечает за свое деяние, судья за справедливость вынесенного приговора, а палач – за добросовестность и тщательность своей работы. Ты, госпожа, – королевский судья, я же – палач его величества. Мы не несем вины за насилие, которое, возможно, как раз сейчас совершается где-то неподалеку. Весь позор падает лишь на преступника и с ним остается. Почему он должен впоследствии падать на других? Я, исполняя свой долг, превращаю причиненные преступником зло и несправедливость в его собственный страх, боль или смерть. Ты, госпожа, в соответствии с законом определяешь меру наказания в зависимости от вины или принимаешь решение о пытках, необходимых для получения показаний. Твоя задача – сделать это по справедливости. Если ты осудишь невиновного, то ответишь за это перед лицом богов или перед другим судией. Я согласен с тем, что исполнение приговора есть зло, но не я его совершаю. Я лишь изменяю облик зла уже существующего и обращаю его против преступника. Однако я не делю его с осужденным, во всяком случае мне нет в этом нужды. Если я не черпаю наслаждения из мук пытаемого или не впадаю под их влиянием в нечеловеческое безразличие неразумной машины, то могу считать, что зло, клубящееся под моими пальцами, не имеет доступа к моему разуму и душе.
– И что помогает достичь подобного? – спросила Красноглазая.
– Глубокое сочувствие, сожаление и горечь, – серьёзно ответил палач. – Это хорошая защита. Открытая борьба вместо того, чтобы запираться в цитадели безразличия с толстыми стенами, удушающими все человеческое.
– Да… – Ириан неожиданно помрачнела. – Ты низший слуга Закона и, если я правильно поняла, без колебаний и душевных сомнений исполнишь любой приговор, даже явно несправедливый, лишь бы он был законно вынесен, ибо это освобождает тебя от ответственности. Однако ты был здесь и слышал, что говорил настоятель. Этот человек поставил под сомнение мое право судить, и, рассматривая его доводы с точки зрения сухих формулировок закона, следует согласиться, что он был прав! И тем не менее ты хочешь мне служить?
– Ты неправильно меня поняла, госпожа, – с обидой ответил мастер Якоб. – Ты забыла об одном. Я свободный человек, у меня есть право выбора, и я могу делать все, что считаю справедливым. Я уже решил и больше не намерен по этому поводу объясняться! – с достоинством закончил он.
– Прости, – смущенно сказала Ириан. – Я не хотела тебя обидеть…
Они замолчали. Красноглазая поспешно искала подходящие слова, чтобы сгладить неловкость. Наконец нашла.
– Я до сих пор не знаю, что ты тут делаешь, господин, – осторожно проговорила она. – Надеюсь, это не тайна?
Мастер Якоб повеселел и улыбнулся.
– С этого, собственно, я и хотел начать, – ответил он, явно обрадованный вопросом, – но сразу же началась та дискуссия… Дело в том, что нелегко собраться с мыслями в камере пыток или в дворцовой кутерьме. Я люблю тишину и покой. Поэтому раз в год я уединяюсь в этом монастыре, чтобы читать собранные здесь книги и писать стихи.
– Что? – Ириан остановилась как вкопанная.
– Я поэт! – решительно заявил он. – Прежде всего поэт! Поэт же должен быть безусловно честен перед самим собой. До самого конца! И потому я служу палачом у его величества. Иначе я не мог бы быть поэтом!
Не оглядываясь на остолбеневшую девушку, он двинулся вниз по лестнице, ведшей во двор. Она пошла следом, не вполне отдавая себе отчет в том, что делает. Изумление лишило ее способности мыслить. Лишь снаружи она несколько отошла от первого шока. Мастер Якоб ждал ее, и легкая улыбка, блуждавшая в уголках его губ, свидетельствовала о том, что он прекрасно знает, какое впечатление произвели его слова.
– Ты удивлена, госпожа? – провоцирующе спросил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176