Мистер Робинсон сказал, что, если мистер Норрелл не сумеет сотворить волшебство, то публично откажется от притязаний на звание практикующего мага и мага вообще.
— В этом нет надобности, — отвечал мистер Торп. — Мы не желаем наказать его; мы просто хотим убедиться в правдивости его слов.
Сияющая улыбка мистер Робинсона померкла, как будто он собирался сказать что-то неприятное и не знал, как к этому приступить.
— Погодите, — произнес мистер Сегундус. — Мы еще не выслушали другую часть сделки и не знаем, чего он хочет от нас.
Мистер Робинсон кивнул. Мистер Норрелл хотел, чтобы все они дали такое же обещание. Другими словами, если он докажет свои магические способности, то они должны беспрекословно распустить общество и не претендовать более на звание волшебников. В конце концов, сказал мистер Робинсон, это будет только справедливо, ведь мистер Норрелл докажет свое право именоваться единственным волшебником в Йоркшире.
— Можем ли мы взять с собою третье лицо, некую независимую сторону, которая решит, было ли волшебство? — поинтересовался мистер Торп.
Вопрос, казалось, озадачил мистера Робинсона. Он выразил надежду, что они не сочтут его слова за обиду, но он полагал, что все здесь присутствующие джентльмены — волшебники.
О, да, закивали члены Йоркского общества, они все волшебники.
В таком случае, сказал мистер Робинсон, они признают волшебство, когда его увидят? Кто справится с этим лучше них?
Другой джентльмен спросил, какое волшебство Норрелл намеревается показать. Мистер Робинсон рассыпался в учтивых извинениях; на этот вопрос он ответить не может, поскольку сам ничего не знает.
Не стану утомлять читателя перечислением всего, что члены Йоркского общества сказали перед тем, как подписать документ. Многими двигало тщеславие: они публично объявили, что не верят Норреллу, и публично бросили ему вызов; в таких обстоятельствах глупо было бы менять позицию — по крайней мере, так они полагали.
Мистер Хонифут, с другой стороны, подписался именно потому, что искренне верил в Норрелла. Мистер Хонифут надеялся, что мистер Норрелл получит всеобщее признание и употребит свое волшебство на благо страны.
Некоторых джентльменов толкнула на подписание мысль (высказанная Норреллом и подспудно переданная Робинсоном), что в противном случае они не вправе именоваться волшебниками.
Так, один за другим, все волшебники Йорка подписали документ. Остался только мистер Сегундус.
— Я не буду подписываться, — заявил он. — Ибо магия — моя жизнь, и хотя мистер Норрелл справедливо называет меня невеждой, что я буду делать, если ее лишусь?
Тишина.
— О! — сказал мистер Робинсон, — Хорошо… вы уверены, сэр, что не хотите подписывать документ? Все ваши друзья его подписали. Вы остаетесь в одиночестве.
— Уверен, — ответил мистер Сегундус. — Спасибо.
— О! — промолвил мистер Робинсон. — По чести говоря, и не знаю, как поступать. Клиент поручил мне совершить дальнейшие шаги лишь в том случае, если все подпишутся. Я посоветуюсь с клиентом завтра утром.
Доктор Фокскасл довольно громко шепнул мистеру Харту не то Ханту, что снова от новоприбывшего одни неприятности.
Однако через два дня мистер Робинсон явился к доктору Фокскаслу с известием, что мистер Норрелл принимает отказ мистера Сегундуса; он считает, что заключил контракт со всеми членами Йоркского общества, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ мистера Сегундуса.
В ночь перед назначенной встречей пошел снег, к утру городские слякоть и грязь исчезли, сменившись безукоризненной белизной. Люди и лошади ступали почти бесшумно, и даже голоса йоркцев звучали как-то необычно.
Мистер Норрелл назначил очень раннее время. В своих домах члены Йоркского общества завтракали по одиночке, молча глядя, как слуга наливает кофе и мажет маслом белую булочку. Жена, сестра, дочь, невестка или племянница, которая обычно брала на себя эти заботы, еще не встали с постели; милая женская болтовня, которую члены Йоркского общества на словах так презирали и которая на самом деле звучала уютным и тихим рефреном к музыке их обыденной жизни, отсутствовала. Да и сами комнаты, где эти джентльмены завтракали, переменились. Зимний полумрак уступил место пугающему свету зимнего солнца, многократно отраженного от заснеженной земли. Розочки на кофейном сервизе дочери как будто приплясывали. От серебряного кофейника племянницы били зайчики, а улыбающиеся фарфоровые пастушки невестки преобразились в светозарных ангелов. Казалось, стол накрыт волшебным хрусталем и серебром.
Мистер Сегундус, выглянув в окно третьего этажа, подумал, что, может быть, мистер Норрелл уже начал колдовать, и снег — его рук дело. Сверху что-то зловеще зашуршало, и мистер Сегундус поспешно убрал голову, уворачиваясь от сорвавшегося с крыши белого комка. У мистера Сегундуса не было слуги, как не было жены, сестры, дочери, невестки или племянницы, однако миссис Плизанс, его хозяйка, вставала рано. Много раз за последние две недели она видела, как он вздыхает над книгой, и надеялась подбодрить постояльца завтраком, состоящим из жареной селедки, чая с молоком и белого хлеба с маслом на белой с синим фарфоровой тарелке. Из тех же благих побуждений она присела поговорить с ним и, видя отчаяние молодого человека, воскликнула:
— Как же я ненавижу этого мерзкого старикашку!
Мистер Сегундус не сказал миссис Плизанс, что мистер Норрелл стар, и все же она воображала его стариком. Со слов мистера Сегундуса она заключила, что мистер Норрелл — скряга, который копит волшебство, как другие копят золото; по мере нашей истории читатель будет иметь возможность убедиться в правдивости этого портрета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42