Однако он воздержался, как из подлинного уважения к Эанне, богине Имен, так и из-за огромного количества рослых и вооруженных до зубов барбадиорских наемников, патрулирующих улицы Астибара. Конечно, барбадиоров было полно повсюду на Восточной Ладони, но нигде их присутствие не было столь тревожно очевидным, Как в Астибаре, где обосновался сам Альберико.
В конце концов Дэвин пожелал себе заполучить серьезную простуду и направился на запад, к гавани, а затем, повинуясь своему неутоленному желанию, к улице Кожевников. Там, чуть не задохнувшись от зловонного запаха кож, заглушавшего соленый запах моря, в таверне под названием «Птица» ему продал без всяких расспросов откупоренную бутылку зеленого вина еле волочащий ноги трактирщик. Возможно, его подвело зрение в полумраке лишенного окон заведения, состоящего из одной комнаты.
Даже эта убогая, дурно пахнущая дыра ломилась от посетителей. Астибар был до краев переполнен приезжими накануне завтрашнего Праздника Виноградной Лозы. Дэвин знал, что в этом году урожай выдался отменным повсюду, кроме Чертандо, и приехало много людей, готовых потратить свои астины и кьяро.
В «Птице», разумеется, не нашлось свободных столиков. Дэвин втиснулся в угол, туда, где темная, изрезанная деревянная стойка бара упиралась в заднюю стенку, сделал глоток вина на пробу — разбавленное, но не сверх обычного, решил он — и сосредоточился на размышлениях и переживаниях о женском вероломстве и непоследовательности.
Конкретным воплощением которых в последние две недели стала для него Катриана д'Астибар.
Он рассчитал, что у него достаточно времени до вечерней репетиции — последней перед первым завтрашним выступлением в городском доме одного мелкого владельца винодельческого хозяйства, — чтобы предаться размышлениям за бутылкой и явиться на репетицию трезвым. Во всяком случае, он-то уже опытный член труппы, с возмущением подумал Дэвин. Он — компаньон. Знает процедуру обычных выступлений как свои пять пальцев. Дополнительные репетиции Менико устраивал для трех новичков труппы.
В том числе и для невозможной Катрианы. Которая и стала причиной того, что он в ярости убежал с утренней репетиции, не успев узнать, что Менико уже собирался ее закончить. Как, во имя Адаона, он должен был реагировать, когда неопытная новенькая девушка, которая воображает, что умеет петь, сказала то, что она сказала, в присутствии всех остальных? А ведь он относился к ней с искренним дружелюбием с тех пор, как она две недели назад присоединилась к ним.
Благодаря своей проклятой памяти Дэвин снова представил их всех девятерых на репетиции в арендованной ими задней комнате на первом этаже гостиницы. Четыре музыканта, две танцовщицы, Менико, Катриана и он сам, поющий в первом ряду. Они репетировали «Песнь любви» Раудера, песню, заказанную, как и можно было предвидеть, женой виноторговца, вещь, которую Дэвин исполнял уже почти шесть лет, песню, которую он мог бы спеть даже в ступоре, в коме, во сне.
И возможно, поэтому, да, он был слегка рассеян, ему было немного скучно, он немного больше, чем диктовала необходимость, наклонялся к их новой рыжеволосой певице, возможно, в его голосе и выражении лица была тень намека, но даже в этом случае…
— Дэвин, во имя Триады, — резко произнесла Катриана д'Астибар и тем самым положила конец репетиции, — ты что — не в состоянии отвлечься от своих похотливых мыслей хотя бы на время песни, чтобы прилично справиться с гармонией? Это совсем несложная песня!
Бледная кожа лица Дэвина мгновенно стала пунцовой. Менико, видел он, Менико, которому следовало резко отчитать девицу за самонадеянность, смеялся, покраснев еще сильнее, чем Дэвин. И остальные тоже смеялись.
Дэвин не смог придумать остроумный ответ и не хотел терять остатки собственного достоинства, поддавшись первому порыву дать наглой девице подзатыльник. Он просто резко повернулся и ушел.
Выходя, он бросил один-единственный укоризненный взгляд на Менико и совсем расстроился: толстый живот хозяина труппы колыхался от смеха, он вытирал слезы со своей круглой бородатой физиономии.
Вот почему в то прекрасное осеннее утро в Астибаре Дэвин отправился на поиски бутылки сенцианского зеленого и укромного местечка, где ее можно выпить. Получив, наконец, свое вино и устроившись с относительным удобством в полумраке, он надеялся, что теперь, выпив уже полбутылки, он придумает достойную отповедь нахальной девице с рыжей гривой волос, которую следовало бы дать ей на репетиции.
Если бы только она не была такой удручающе высокой, подумал он. И снова мрачно наполнил стакан. Потом поднял взгляд на почерневшие балки потолка, и у него промелькнула мысль повиснуть на одной из них — разумеется, зацепившись ногами. В память о былых временах.
— Могу я угостить вас? — спросил кто-то.
Дэвин со вздохом обернулся, готовясь дать отпор в ситуации, которая вполне предсказуема при его росте и мальчишеской внешности, если пьешь в одиночестве в баре для матросов.
То, что он увидел, его несколько успокоило. Задавший вопрос был средних лет, одет в темное, с седеющими волосами и морщинками тревоги или смеха, расходящимися от глаз к вискам. Но все равно сказал:
— Спасибо, но у меня еще собственная бутылка почти полна, и я предпочитаю женщин и не оказываю услуг морякам. И еще я старше, чем выгляжу.
Его новый знакомый громко рассмеялся.
— В этом случае, — сказал он весело, — можете угостить меня, если желаете, а я расскажу вам о двух своих дочерях на выданье и о двух других, которые приближаются к этому возрасту быстрее, чем мне бы хотелось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36