На нас просто уставились десятки глаз.
Некоторые из бежавших по срочным делам, позабыв, что дела срочные,
остановились посреди коридора, некоторые из дверей кабинетов отворились, -
из них выглядывали покинувшие свои рабочие места люди. Только в этот
момент до меня дошло, что выглядим мы для этого мира довольно странно.
Овид, как Чайльд Гарольд, плотнее запахнул плащ и, скрестив руки на
груди, прислонился к стене. Рядом, боясь шелохнуться, застыл Хома. Я
затравленно оглядывался по сторонам.
Наконец, поняв, что умение держать паузу не всегда приносит актеру
успех, я решился на робкий вопрос.
- Что произошло, господа?
- Ой, уморил, - тут же отозвалась из рядов зрителей миниатюрная
блондинка с кофейником в руке. - _Г_о_с_п_о_д_а_! Вы слышали, товарищи?
- У нас, наверное, репетиция драмкружка, - предположил бойкий и очень
полный молодой человек. Его галстук был завязан на узел в кулак величиной,
а коротковатый синий пиджак не сходился на животе и, как пелерина,
болтался где-то сзади. - Ведь вы актеры, товарищи?
- А что же тогда Миркин объявление о репетиции не повесил, - снова
заговорила блондинка. - Я сама в драмкружке занимаюсь, а этих товарищей не
знаю. Почему Миркин объявление не повесил? - обратилась она ко мне.
- Он не успел, - посочувствовал я блондинке. - Вот и послал нас всех
предупредить.
- А когда начинается репетиция, в три или в четыре?
- Кажется, в четыре.
- Кажется. Нашел кого послать, чтобы предупредить. Хорош гусь этот
Миркин, у меня на четыре междугородний разговор заказан.
Публика начала терять к нам интерес. Скоро броуновское движение по
коридору возобновилось с прежней интенсивностью и можно было бы
подобру-поздорову убираться из проклятой конторы, но полный молодой
человек проникся к нам неожиданной любовью и не пожелал покинуть свой
наблюдательный пост.
Минут пять мы меряли друг друга взглядами, надеясь, что кто-нибудь не
выдержит и стронется с места, но мне-то деваться было некуда - я помнил,
что оживший табурет может произвести слишком сильное впечатление на
неподготовленного зрителя, и мужественно стоял на месте.
- Вы у нас новенький? - наконец решился на дружелюбный вопрос наш
постовой.
- Новенький, - мрачно ответил я. - Второй день работаю.
- То-то я вижу лицо незнакомое. А в каком отделе?
- В первом, - необдуманно брякнул я.
Молодой человек переменился в лице.
- Я просто так спросил, - облизнув губы, сказал он. - В порядке
бдительности. Но вы ведь все понимаете, правда? У ССГ столько врагов.
- Неужели гэ? - искренне удивился я. - Всегда было эр.
- Проверяете? - понимающе хохотнул мой собеседник. - Какое эр? Союз
Свободных Государств. Меня не запутать.
Он быстро, не оглядываясь, покатился по коридору и, как шар в лузе,
исчез в одной из дверей.
Я мрачно уставился на Овида.
- Можно было бы и подумать, прежде чем выводить нас во Второй
Реальный. Похоже, они тут все еще продолжают строить коммунизм. Врагов
ищут. Вот бы влипли сейчас, если потребовали документы. Сдали бы в
милицию, потом в КГБ, или, как у них тут это называется.
- Ладно, пошли. - Овид выглядел виноватым. - Торопился очень. Но в
любом случае плащи надо снять.
- Ага, и еще ботфорты, - тихо подал голос Хома. - И спрятать шпагу. А
меня вам придется нести. Не бывает здесь ходячих табуретов.
- О господи, еще и тебя таскать, - вздохнул я.
Но деваться было некуда.
Несмотря на снятый плащ, выглядел Овид не менее экзотично, чем
раньше. Каблуки его ботфорт гулко стучали по казенному линолеуму, и на нас
продолжали оглядываться. Хому я задрапировал в собственный плащ, и нес
его, как фокусник черный ящик.
Мы прошли длинный коридор и оказались в просторном холле.
Прямо на стене, почти полностью закрывая ее, висел плакат, на котором
был изображен полный суровой решимости абсолютно лысый и бритый мужчина
без возраста. Отсутствие растительности на лице и голове вполне
компенсировали громадные брови с не меньшим размахом, чем крылья у
американского кондора. Мужчина стоял на фоне кремлевских звезд и указывал
костлявой рукой куда-то вдаль, где фата-морганой золотились хлеба и
дымились мартены. Скреплял эту композицию до боли знакомый лозунг:
"Решения ХХХII форума большевистов - в жизнь!".
Все это живо напомнило мне доперестроечные годы. Пионеры,
комсомольцы, коммунисты. Тьфу, то есть большевисты. Полный кошмар!
Рапорты, трудовые победы на невидимом фронте. Жрать в результате нечего.
Плюс ко всему всеобщая подозрительность и ненависть к загнивающему
империализму.
- Я же вас предупреждал, - негромко сказал Овид, уловив мою
растерянность, - что вам здесь может тоже не понравиться.
- Да уж, - неопределенно промычал я. - Но что поделаешь, поживем -
разберемся. А пока надо выбираться на свободу.
Путь на свободу лежал через вахтера.
Вахтер царапнул меня взглядом так, что захотелось почесаться. Он
грузно приподнялся из-за стола и, положив одну руку на телефон, как будто
уже заранее решил, что нас следует сдать, куда следует, мрачно спросил:
- Пропуск на вынос вещей имеете?
- Каких вещей? - наивно удивился я.
Хома давно перестал быть для меня вещью, и мне даже в голову не
пришло, что вопрос касается именно его.
- А что же вы тогда несете, завернутое в тряпку?
Только в этот момент до меня дошел весь ужас нашего положения. Сама
мысль бросить Хому в этой конторе на произвол судьбы показалась мне
кощунственной, и я от отчаянья перешел в наступление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42