– А ведь говорили, что он мертв. Говорили, что он мертв. Уже две тысячи лет, как мертв.
– Да?
– А оказалось, это неправда, – вздохнул викарий.
Однако подобные рассуждения не могли никуда привести.
– Что ты будешь делать? – впрямую спросила Августа.
– Завтра придет Перкин.
– И что?
– Я подожду Перкина.
В душе викарий знал, какое напряжение сил потребуется от него, и потому тянул с окончательным решением. Да и привычка полагаться на чужую помощь еще не совсем оставила его. Слабость, наверное. И все же, неужели не имело смысла сообщать епископу? Разве он был не прав, когда отправился к величайшему ученому в епархии в ожидании недвусмысленного совета? А они обманули его, и теперь он ждет Перкина. Наступил понедельник, а Перкина все не было.
Во вторник Августа мягко напомнила мужу о его решении.
– Перкин не мог прийти раньше вчерашнего дня, – сказал викарий, – если даже вышел в путь сразу же, как получил мою телеграмму. Неделя закончится сегодня вечером.
В среду вечером Августа неожиданно спросила:
– Думаешь, Перкин придет?
– Да, – ответил викарий. – Уверен.
На другой день она повторила свой вопрос.
– Дадим ему еще один день.
В пятницу утром викарий не произнес почти ни одного слова. А вечером он вдруг встал с кресла и сказал:
– Надо подготовиться к проповеди.
Покинув гостиную, он отправился в свой кабинет.
По голосу мужа, в котором прозвучала вся гамма чувств от отчаяния до решительности, Августа поняла, что наконец-то он будет биться, один и до конца.
Ничего не поделаешь. Больше не на кого рассчитывать. Если удастся спасти приход, то спасет его только он. Надо произнести проповедь. Надо ясно и недвусмысленно объяснить им, в какую ересь они впали. Только так он может увести своих прихожан с ложного пути, только убедив их словами, подсказанными верой, простыми словами, понятными даже самому невежественному из крестьян. Но прежде всего его доводы должны быть основанными на Священном Писании и тщательно продуманными.
Положив перед собой Библию, другие нужные книги, чистую бумагу, поставив чернильницы с красными и черными чернилами, викарий задумался, но слова не шли ему на ум. Так он просидел час, а бумага оставалась чистой. Но он продолжал сидеть. Нечасто приходится прилагать такие усилия, какие прилагал, сочиняя проповедь, Анрел – да к тому же безрезультатно. Ничего не приходило ему в голову. Вот если бы на помощь явился дух Евклида в соединении с научной мыслью Маколея! Викарию нужны были примеры из Библии, или из сочинений отцов церкви, или из работ современных священнослужителей, которые могли бы уничтожить ересь; кроме того, ему требовалось доказать, иначе нет смысла в цитировании, что призванные на помощь великие специалисты стопроцентно правы. Однако таких цитат, на которых он мог бы построить свою аргументацию, не было. Не было ничего такого, с чего можно бы начать проповедь и убедить прихожан в неправильном выборе; а без этого, как он понимал, они пойдут еще дальше, и когда слухи о скандале достигнут ушей тех, к кому он обращался за помощью, будет уже слишком поздно. Викарий читал и думал. Когда же он, измученный, наконец-то покинул кабинет, лист бумаги на его столе оставался девственно чистым. Даже цитату ему не удалось найти.
Наступила суббота, когда, собственно, он сочинял свои проповеди, и все утро викарий опять просидел в кабинете. Поначалу он думал о Хетли, о епископе, о Перкине, пытаясь представить, какой совет они могли бы ему подать, если бы не отступились от него, потому что в это утро ему опять захотелось получить хоть какую-нибудь помощь, хотя на самом деле желания уже не было, а было лишь воспоминание о нем. Первым делом викарий вычеркнул из памяти Перкина, ведь ему был нужен ясный и убедительный довод, а ничего такого у старого бродяги не могло быть. Интересно, какие книги посоветовал бы ему Хетли? Какую линию убеждения предложил бы епископ? Вскоре, однако, он отмахнулся от этих фантомов и положился единственно на себя. Во время подобных кризисных ситуаций Судьба должна внушать человеку уверенность в своих силах. Но в тот день она была далеко, возможно, помогала малышу отыскать игрушечную лодку в камышовых зарослях и оказалась слишком занятой, чтобы помочь одинокому защитнику христианства; вот и получилось так, что бьющий без промаха довод и извлеченные из истории примеры не были записаны на бумаге.
Глава двадцать девятая
БИТВА
Наступило воскресенье; звонили колокола, когда викарий шел в церковь; звон рассыпался по деревне, ударялся в стены домов и, отскакивая от них, словно слетая с высокой каменной башни, заполнял собой долину. Все было, как обычно бывало по воскресеньям, сколько Анрел служил в Волдинге; однако то время казалось теперь как будто выдуманным. В густых звуках воплотилось все, что только было прекрасного в прошлом, словно сверкающая пыль, которую время соскоблило с изысканной золотой безделушки, попалась в паутину некоего заброшенного дома и сохранилась там, когда от всего остального золота не осталось и следа. Через эту старую победную музыку, на которую отзывались даже кирпичи и шифер, не пробиться свирели, думал викарий, и у него в душе неожиданно расцвела новая надежда, корни которой были в колокольных звуках. Тем не менее текста проповеди у него не было, не было ни одного доходчивого довода, не было вообще ни одного слова.
Викарий принес с собой заметки к проповеди, произнесенной им два или три года назад, когда гроза удержала дома почти всех прихожан, кроме пяти-шести человек, и они-то слушали ее между раскатами грома: Августа напомнила ему об этой проповеди и показала, где лежит конспект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54