Теперь, окончательно придя в себя, Баллас увидел темно-синий балахон, мешком свисающий с узких плеч, и белокурые коротко остриженные волосы. Бледнокожий, хрупкий – юноша, казалось, излучал набожность и смирение.Он осматривал раны Балласа, а увидев, что тот пришел в себя, засыпал его вопросами.– Как вы себя чувствуете? Кто вы? Откуда? У вас есть семья? Родственники? Кому сообщить о вашем местонахождении?..Баллас угрюмо молчал. Суетливые вопросы священника раздражали его. Жизнь Балласа была его личным делом и никого – ровным счетом никого – не касалась. Тем более что и сообщать было некому. Баллас давно уже бродяжничал, болтаясь из ниоткуда в никуда, и ни одна живая душа в Друине о нем не беспокоилась. О его смерти между делом вздохнули бы разве что содержатели кабаков да шлюхи – в чьих кошельках оседало немало его, Балласа, денег…Тесная комнатушка угнетала Балласа. Треск огня в очаге, бесцветные стены и запах лекарств доставляли ему беспокойство. Он к этому не привык. Баллас желал дышать чистым воздухом, холодным. Ему нужны были иные ощущения, кроме покоя и тепла. Более же всего прочего Баллас хотел выпить. В доме священника нашлось много разнообразных лекарств – кроме того единственного, которое ему требовалось.В конце концов он решил, что уже может подняться с кровати, спустил ноги на прохладный пол и встал. Тянущая боль кольцом охватила грудь и спину. Прошипев проклятие, Баллас сел обратно на постель, ожидая, пока боль отступит. Он был раздет – лишь засохшая кровь покрывала тело словно вторая кожа. Постанывая, Баллас несколько раз согнул и разогнул Руку. Кровавые хлопья, отслаиваясь, посыпались на пол. Ссадины и кровоподтеки, сплошь покрывавшие грудь и живот, уже утратили черно-лиловый цвет и являли взгляду разнообразные оттенки желтого и зеленого. Недовольно бурча, Баллас ощупал лицо. Нос, разумеется, сломали – это уж как водится.Челюсть распухла. Губы потрескались и раздулись – точно колбаски, которые передержали над огнем. Он выругался и смачно сплюнул. Сгусток красноватой вязкой слюны шлепнулся на пол.На стуле в углу лежала аккуратно сложенная одежда. Коричневая рубаха, мягкая куртка и черные шерстяные штаны. Одежда была чужой, но явственно предназначалась ему… Штаны почти подошли, а вот куртка оказалась узковата в плечах. Что до рубахи – она с трудом вместила в себя огромный живот и натянулась, как кожа на барабане, едва не треснув по швам.Лишь обувь, стоявшая под стулом, не вызвала у Балласа никаких нареканий. И неудивительно. Ведь это были его собственные старые сапоги, отмытые от грязи и рвоты и аккуратно починенные.– Святой человек… – пробормотал Баллас. – Интересно, что ты потребуешь за свою доброту?Он вышел из комнаты и огляделся. Длинный коридор впереди заканчивался приоткрытой дверью. За ней располагалась кухня. На полках стояла деревянная утварь. В потухшем очаге сиротливо стыли темные угли. За деревянным, чисто выскобленным столом сидел молодой жрец… как его? Бретриен. Юноша что-то сосредоточенно писал на пергаменте. Перед ним на столе лежала Книга Пилигримов, щедро украшенная виньетками и миниатюрами. Бретриен был облачен все в ту же синюю жреческую хламиду. С его шеи свисал бронзовый треугольник – миниатюрное изображение святой горы.– Это не моя одежда, – сказал Баллас, перешагивая через порог кухни.Священник подскочил от неожиданности. Чернила выплеснулись на стол, заляпав столешницу и пергамент. Ошарашено глядя на вошедшего, юноша недоуменно заморгал.– Это не мое, – повторил Баллас, оттягивая борта узковатой куртки. – Где та одежда, в которой ты меня нашел? Верни ее.– Вы так тихо подошли, – пробормотал Бретриен, нервно вертя в пальцах свой медальон – словно защитный амулет. – Я не услышал…– В последний раз спрашиваю: где моя одежда?– Я ее сжег, – отозвался священник.– Сжег? – сумрачно переспросил Баллас.– Она была просто ужасна, – объяснил Бретриен. – Кишела насекомыми. К тому же изношена до последней степени. Ей была прямая дорога в огонь… Простите, если я позволил себе вольность. Но право слово, вашу старую одежду было уже не спасти. И то, что вы сейчас носите, – он кивнул на новый наряд Балласа, – оно ведь лучшего качества. Вы обратили внимание, какая мягкая шерсть? А ваша прежняя рубаха была груба, как власяница. – Он неловко рассмеялся. – Святой Деритин всячески себя истязал, но, думаю, даже он отказался бы ее примерить…Баллас мрачно взирал на Бретриена.– Я… э… Вы голодны?– А ты как думаешь? – проворчал Баллас. – Все эти дни я жрал какой-то сраный бульон. Разумеется, голоден… – Тут его взгляд упал на полку, где среди прочего стояло несколько винных бутылок. – Но еще больше я хочу выпить. – Баллас шагнул к полке, ухватил бутыль и принялся выдирать пробку.Священник вскочил на ноги.– Нет! – воскликнул он, пытаясь вырвать бутылку из рук Балласа. – Прошу вас! Это нельзя пить просто так! Запрещено!– Да ну? И почему же? – Баллас посмотрел бутылку на свет. – Что там, святоша? Сдается мне – вино. А может, я ошибаюсь? Может, это моча святого мученика, а? Или блевотина Благого Магистра?– Святое вино, – пробормотал Бретриен. – Его делают в монастыре Брандистера, а Благие Магистры освящают в соответствии со строжайшими ритуалами, предписанными Пилигримами… – Он запнулся. – Святое вино дозволяется вкушать во время церковной службы – и только. Иначе это великий грех, и такое деяние сулит несчастья. Прошу вас: отдайте!– А есть у тебя вино, которое можно пить? – Баллас неохотно вернул Бретриену бутыль. – Не святое?Юноша покачал головой.Баллас нахмурился. Везет как утопленнику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133